Подробно видишь линию фронта: не поймешь, где свои, где чужие. Перебежками в укрытие, в дом.
Почему не увидеть все таким, как хочется!
Чтобы совпало, надеваю розовые очки. Надеваю в пятницу. Пятница — жизнь в розовом цвете.
В ванной любуешься своим розовым телом. Надеваешь розовые носки с розовой дырочкой. Жена орет, а глаза добрые, розовые.
По телевизору новости одна другой розовее.
И суббота! Летишь в очках с простыми стеклами, надеясь — дело не в стеклах! И спотыкаешься обо все нерозовое. Оно кругом!
Глаза жены накрашены, точь-в-точь — тараканы. В углу тараканы шевелятся, как глазки жены.
Зажмурившись, жду воскресного вечера. Надеваю выходную оправу без стекол. Чтобы не выбили. Иду в ресторан. Там смело мешаю цвета. И все приобретает желанный цвет. Затрудняюсь назвать, какой именно…
Кто дал по голове — не разглядел. Хорошо, в оправе не было стекол.
В понедельник надеваю оправу с темными стеклами, чтобы после вчерашнего меня никто не видел. Мрак полный.
Но я знаю: дома лежат синие очки!
Садоводству нашему двадцать лет.
Тогда не сейчас, строили из чего могли, как могли.
Получились дома — стиль «сикось-накось», однако не падают!
Народ с утра вписывается в архитектуру, идет накренившись, держа равнение на пизанскую башню.
Один дом Пичугиных торчит ровно, чем с мысли сбивает. Красивым покрашен, резные наличники! Горка альпийская вечно в цветах!
Вечерами народ отдыхает, песни поют. Пичугиных зовут — извиняются, мол, непьющие! А на трезвую голову и соловей не споет.
Соседи выпьют, попоют, подерутся, и после сон легкий. А Пичугиных на драку не выманишь. Мол, навоз разнести, прочие отговорки.
Поджигали их дважды. Отстраивались! К бабке не ходи, третий раз подожгут!
Если отстроятся заново — терпение может лопнуть! Тогда народ за себя не ручается.