Зримая тьма

22
18
20
22
24
26
28
30

— Вот это и есть мода. Стадный инстинкт, только в ином виде. Всякие там течения, «измы», моральные крестовые походы, бессильный гнев… Только стадные животные держатся вместе. Завывание бабуинов[5] с фиолетовыми задами…

— Скажите, Стив, неужели вас вообще ничто не трогает?

Вопрос Теренса заставил меня задуматься, но в эту минуту, прожигая туман, показалось солнце. Метрах в пятнадцати от нас арабки-уборщицы расставляли горшки и сковородки около хижины, построенной для них из ящиков, в которых нам доставляли оборудование. Ее несколько раз побелили, и теперь она приняла совсем африканский вид. За хижиной виднелась изгородь, окружавшая лагерь, а за ней сразу же начинался лес. Женщины-арабки, все уже в том возрасте, когда больше не нужно прибегать к чадре, чистили большие неглубокие горшки из оранжевой глины, в которых они готовили пищу и стирали, и ставили их на полку вдоль стены для просушки. На женщин, проникая через расширяющееся отверстие в тумане, упал солнечный свет. Он отличался какой-то особенной, африканской яркостью и придавал этой обыденной сценке что-то театральное. От каждой выпуклости, от каждого гвоздя тянулись тени. Метла отбрасывала на стену целую вереницу бегущих теней. Извивались темные, словно смазанные черной патокой, отражения горшков. Силуэты синих агав у изгороди напоминали ощерившихся друг на друга крокодилов. Солнце уже освещало сосны за лагерем, отчего казалось, что они покрыть; блестящей кожей ящериц. В лесу бурлила жизнь. Трещали миллионы пробудившихся насекомых, в лесной чаще, все еще подернутой дымкой, томно стонали горлицы.

Я взглянул на прояснявшееся небо и увидел аиста; паря на распростертых крыльях, он проплыл надо мной; по сторонам, на одинаковом расстоянии от него, летели две вороны. Провожая аиста, они почти совсем скрылись из виду, но вскоре вернулись.

Дважды прокуковала кукушка.

— Нет, почему же, — ответил я, — кое-что трогает, но не всегда потому, что мне этого хочется. — Я решил уклониться от объяснения. — У меня есть новость для вас. Через несколько недель вы, очевидно, займете мое место.

— Да вы шутите, Стив! Вы хотите оставить работу?

— Окончательно не решил, но не исключено. Пожалуй, на всякий случай я введу вас в курс ваших будущих обязанностей.

— Неужели вы намерены совсем бросить наше дело?

— Нет. Боюсь, что я уже стал неисправимым нефтяником. Одним словом, ничего определенного пока нет, и поэтому пусть наш разговор останется между нами.

— Чувствую, что вы закончите свою карьеру в Южной Африке или в Абадане, — заметил Теренс. — А что будет с той чудесной установкой для кондиционирования воздуха, которую вам только что дала фирма? Кто ее унаследует? И лед тоже. Ведь ни у кого здесь нет такого замечательного льда, как у вас. А как с девушкой?

— С какой девушкой? — Вопрос застал меня врасплох, и я почувствовал, что начинаю раздражаться.

— Да с вашей приятельницей — молодой светской дамой, предметом зависти всех ваших коллег. Что станет с ней? Таких девиц вы не найдете ни в Южной Африке, ни в Абадане. Уж я-то знаю, поскольку бывал там. Между прочим, в пятницу на прошлой неделе я видел ее за рулем машины.

— Вот уж не догадывался, что она умеет управлять машиной.

— В таком случае, она и не управляла. Извините, что проговорился. Стив, я давно собирался вас спросить: где вы ее откопали? Сдается мне, что она совсем не вашего поля ягода.

— Почему вы так думаете, Теренс? — Я все еще с удивлением спрашивал себя, откуда ему известна вся эта история.

— Не знаю. Возможно, потому, что вы никогда не казались мне человеком из светского общества. Да и староваты вы для таких вещей.

— Благодарю, — насмешливо отозвался я. Наивная наглость Теренса забавляла меня,

— Сколько вам лет, между прочим?

— Скоро сорок.