Самогонщик против армии США

Понимая, что покер-фейс хранить не умеет, лейтенант коротко рассказал про сражения в Украине, именуемые у русских «Специальной военной операцией».

— Стало быть, если бы мы оба оставались на Земле, я был бы мобилизован в сентябре и воевал против американских наёмников в Украине? Против вас?

Бэкман промолчал. Он понял: идея остаться здесь провалилась, зато выполнить заказ на устранение объекта будет намного легче морально. Но очень трудно практически.

Гош шагнул к чернокожей.

— Я не могу судить, что там происходит. Но! Здесь Россия и США не воюют. Возможности вернуться на Землю нет ни у меня, ни у вас. А мне не хватает образованных, толковых людей. Сержанты и тем более офицеры армии США тупицами не бывают, я прав? Поэтому предлагаю остаться в Номинорре на некоторое время. Вашей сопровождающей — тоже. Потом придём к какому-то выводу. По первому требованию вас выпустят и за воротами вернут оружие, — он отвернулся было, собираясь уходить, но задал ещё один вопрос Бэкману: — Лейтенант, почему ты так охотно представился американским армейским званием? Думал, что я тоже из США или из какого-то государства НАТО?

— Меня ввела в заблуждение песня американской группы «Мановар».

— Играла песня «Пробил час» российской группы «Ария». И если ты услышал в ней что-то американское, это — твои проблемы.

Пита здорово задела последняя фраза. Ему показалось, что наглый русский украл у него кусочек Америки. Дорогой с молодости кусочек.

Глава 8

Дюлька с усилием дочитал очередную главу из «Жития пресвятого Моуи» и закрыл усталые глаза. Август, лето, каникулы в школе Номинорра, именуемой иноземно «университет Сорбонна». Но он приехал раньше из Кираха, как только посадил зерновые второго в году урожая. На уборочную отпросится, несмотря на ворчание педагогов. Те знают, что Дюлька — любимец архиглея. По его рекомендации принят. А протеже начальства всегда вызывают неприязнь. Учитель Лёш даже бросил слово «блатной». Непонятное, но обидное.

Поэтому пришлось не просто учиться — жилы рвать. Тяжелее, чем в поле. А глаза болят больше, чем высматривая птиц на охоте. Потому за первый год освоил не только основы чтения и счёта да написание простых фраз вроде «Моуи добрый» или «Любовь Моуи спасёт Гхарг». Как только получилось из отдельных значков на бумаге складывать целые слова, понимая прочитанное, принялся сам штудировать тексты.

Гош много раз повторял: педагоги не успеют рассказать всего. И жизнь не всему научит. Весь багаж знаний мира, откуда он прибыл с родителями и привёз учителей, заключён в книгах. Теперь самые важные переводятся на язык Мульда и печатаются на душистой светлой бумаге, в красивой теснённой обложке. Но их Дюльке читать рано — слишком многое непонятно. Поэтому начал с «Жития пресвятого Моуи», отрывки из которого декламировал сельский священник, разъясняя трудные места.

Несколько проще обстояли дела с арифметикой. Любой земледелец знает, что корец зерна, взятый четыре раза, это мешок зерна. Сколько просить у купца за мешок пшеницы, сколько за рожь. Складывать полученные от него медяки с дуками, памятуя, что десять медных монет равняются одному дуку. Поэтому четыре арифметических действия дались легко. Но только с небольшими числами. Серебряный дин, стоивший двести медяков, очень редко бывал в крестьянских руках. Оттого упражнения с числами свыше двух сотен требовали напряжения мозгов, буквально вскипавших между ушами. Дюлька сжимал зубы, шмыгал носом и снова шёл в атаку на трудноразрешимую задачу, стремясь ни у кого не спрашивать совета.

Но не только желание утереть нос соученикам вновь усаживало за книгу. И не только стремление доказать Аннеивановне (какой пырх додумался давать женщине столь длинное имя?), что не зря за него хлопотал архиглей. Совсем другое заставляло бережно переворачивать тонкие страницы твёрдыми пальцами, загрубелыми от сельского труда. Гош как-то рассказал про «социальный лифт». В Гхарге только дети землевладельцев становились брентами и глеями, только дети городских обывателей — магистратскими чиновниками. Потомки крестьян, включая внуков, правнуков и так далее, обречены пахать землю. Всегда. Дело нужное, важное, но… Разве что, отличившись в ратном деле и став воином, можно изменить привычный уклад жизни. Вот только какой из крестьянина воин? Копейщик, выставляющий длинный острый дрын навстречу коннице врага, или защитник крепости, льющий смолу со стены на головы осаждающих. Тоже дело важное, но славы в нём не сыщешь.

«Социальный лифт», по словам архиглея, позволяет подняться выше крестьянского сословия, никого не убивая. Обученный грамоте сельский хрым, разбирающийся в хозяйстве, сможет претендовать на место кмита (управляющего) хотя бы в брентстве. Гош уверяет, что взял бы образованного, пусть и безродного, даже в магистрат архиглейства. Выросшие в Номинорре горожане все друг друга знают. Какой-то вопрос, требующий чиновничьего рассмотрения, пробуют решать через знакомых. Через взятку. Хрым из села — без связей, архиглей — его единственная опора.

Но нужна грамотность. Дети магистратских служащих учили письмо и счёт с ранней юности, когда Дюлька убирал навоз за кхарами да пахал арендный надел у брента Клая.

Теперь нужно не только догнать, а перегнать ровесников.

Гош рассказывал про хрыма Михайло с ломаным носом, что пешком пришёл в большой город с рыбным обозом. Не только обучился грамоте, ещё и стал величайшим учёным королевства, а в его честь назвали университет в столице.

Значит…

Пусть Сорбонну не переименуют в честь Дюльки, но кто мешает вырасти хотя бы до магистрата?