— Когда ты говоришь с кем-нибудь, неважно с врагом или другом, никогда не клади руку на эфес шпаги и не вынимай клинок даже на дюйм. Иначе… — И она пожала плечами.
Лидия, подобно своим многочисленным римским тезкам, теперь принимала ванну чаще, чем это было необходимо. Она полностью окрепла, и Фентон не сомневался, что ни одна из придворных дам (которых он до сих пор не видел) не может с ней сравниться. Был случай, когда Лидия затащила его к себе в ванну полностью одетым. Джудит Пэмфлин у себя в комнате, поджав губы, слышала громкий всплеск, довольный смех Лидии и серию ругательств.
Впрочем, Фентон не особенно возражал против того, чтобы его затаскивали в ванну. Ему удавалось постепенно избавлять Лидию от плодов пуританского воспитания. Хотя ей нравилось раздеваться, она сперва была уверена, что делать это можно только в темноте.
Фентон продемонстрировал преимущества этого процесса вечером при ярком пламени свечей, правда, в качестве уступки, при задвинутых шторах. Лидия, сперва робевшая, в дальнейшем испытывала радость и гордость, видя, что это нравится мужу. Ее розовато-белая кожа и стройная фигура доставляли Фентону подлинно эстетическое наслаждение.
Фентон бережно охранял Лидию, особенно следя, как она принимает пищу, когда они обедали в длинной столовой, сверкающей по вечерам серебром. Хотя Лидия наслаждалась вниманием Фентона после грубости и пренебрежения сэра Ника, она однажды попыталась протестовать. Дело в том, что Фентон взял себе за правило съедать верхнюю часть каждого блюда, поставленного перед Лидией, не переставая думать о всех известных тогда ядах.
— Дорогой, — сказала Лидия, — я читала истории о королях, у которых за столом всегда присутствовали дегустаторы. Такой король мог умереть от голода на своем золотом троне, так как ему всегда доставались остывшие и обглоданные куски.
10 июня… Этот день неумолимо приближался, не выходя из головы Фентона, которому пришлось ответить:
— Так надо, дорогая.
— Но кто может осмелиться повторить попытку, когда ты…
Лидия хотела сказать «так изменился», но сдержалась. Мастифы сновали по комнате, кроме Грома, который дремал, растянувшись у ног Фентона.
— Снаружи мне едва ли может грозить опасность, — продолжала Лидия. — На ночь дом заперт, словно крепость, и его охраняют собаки. К тому же ты ведь обо всем догадался. Это была…
Собираясь сказать «Китти», Лидия снова сдержалась и опустила глаза. Она не могла заставить себя произнести ненавистное имя. Когда Лидия подняла взгляд, то ее внешность могла бы очаровать сэра Питера Лели[83]. Пламя свечей переливалось в ее волосах, голубые глаза ясно выражали ее чувства.
— Неужели для тебя и в самом деле так важно, что случится со мной? — мягко спросила Лидия.
— Очень важно, Лидия! Клянусь Богом!
Они часто выезжали верхом за город: Лидия в дамском седле на пони, Фентон на превосходной кобыле, купленной им у Джорджа. Они скакали через поля к высоким холмам Хэмстеда или даже Хайгейта. Там, в комнате уютной гостиницы, они могли есть сыр и запивать его пивом, Не опасаясь яда.
Когда они возвращались назад при свете месяца, Лидия всегда что-нибудь напевала. Однажды Фентон с удивлением услышал, что она поет песню кавалеров:
Из-под полуопущенных век Лидия искоса взглянула на Фентона, стараясь понять, не напоминает ли ему эта песня о Мег. Она была бы полностью счастлива, если бы могла выбросить из головы самое ненавистное для нее имя. Фентон… почти забыл Мег. Во всяком случае он не упускал из виду ни одного куста или изгороди, откуда могла грозить опасность. Под правой стороной голубого бархатного камзола, за поясом для шпаги, тайком от Лидии торчали два пистолета.
Лидия мечтательно вздохнула.
Иногда вечерами, когда все уже расходились по домам, они прогуливались по Сент-Джеймсскому парку, стоя у пруда, сделанного по приказу короля, с утками, журавлями и даже фламинго. А однажды днем Фентон собрался отправиться с Лидией в Сити и посетить театр.
Ему было известно, что Герцогский театр[84] некоторое время назад переехал с Линкольнс-Инн-Филдс в новое здание на Дорсет-Гарденс, в Уайтфрайерс. Им незачем было добираться туда по шумному, перепачканному сажей Стрэнду. Они решили ехать по воде — самым приятным способом передвижения при наличии времени и денег.