— Это должно означать, — осведомился Фентон, — что я получу отказ?
— Разрешение снова не в моей власти.
Хотя полковник Хауард ни в малейшей степени не боялся заключенного, он отодвинул стул и поднялся.
— Сожалею, — заявил он, — но мое время истекло. Впервые повысив голос, полковник позвал: — Надзиратель! Откройте мне дверь!
Снаружи послышались быстрые шаги и звяканье ключей.
— Мне доставили огромное удовольствие, — заметил полковник Хауард, — наши беседы об истории и поэзии. Я не питаю к вам никаких дурных чувств. Помните, что я вам сказал: сегодня поздно вечером вас посетит женщина, и вы должны делать то, что она говорит.
Засовы были отодвинуты, после чего щелкнул дверной замок. В приоткрывшейся на четверть двери появилось полированное лезвие протазана на фоне красного мундира надзирателя Брауна.
— Помните! — повторил полковник Хауард, подняв палец и становясь до жути похожим на Карла I на эшафоте[130]. — У вас меньше времени, чем вы думаете.
Дверь за заместителем коменданта закрылась, засовы снова были задвинуты, а замок заперт. Надежды Фентона быстро таяли. Все эти две недели, не признаваясь самому себе, он пытался завоевать доверие полковника Хауарда.
Вернувшись к койке, Фентон опустился на нее.
Взгляд его скользил по комнате, задержавшись на кипе одежды на полу. В стене напротив находилась еще одна дверь, также закрытая на замок и засовы, за которой была винтовая лестница. Воображение Фентона последовало по ней вниз, в комнату, всегда полную тюремщиков с тяжелыми мушкетами на стенах.
Звуки снаружи вернули Фентона к действительности. Он мог даже слышать на дорожке под аркой, ведущей на другую сторону Средней башни, топот ног и веселую болтовню посетителей, которым разрешался осмотр в сопровождении надзирателя.
В зверинце послышался хохот гиены. Дневной свет за окнами сменялся сумерками. Толпа должна скоро разойтись. Игрок на двух флейтах, очевидно, уже ушел. Но трое скрипачей играли мелодию, заставившую Фентона поднять голову.
Это не было особенным совпадением, так как песню теперь распевали во всем Сити. Но старый граф Лоустофт, сочинивший ее, успел умереть.
Пусть же он спит спокойно. Лидия, ни на минуту не исчезавшая из мыслей Фентона, явилась успокоить его. Как правило, он видел ее, как во время последнего ужина, среди серебра и свечей, в то время как мистер Рив напевал в сопровождении лиры старую любовную песню на слова Бена Джонсона[131].
Фентон знал, что видит Лидию только в воображении, иначе он бы сошел с ума. Лидия сидела в кресле, недавно занимаемом полковником Хауардом. Ее голубые глаза были печальны. Свет играл в каштановых волосах. Полуоткрытые губы пытались улыбнуться. Сплетенные кисти рук были слегка приподняты.
Фентон заговорил с ней вслух:
— Сегодня у меня был тяжелый день. Я пытался убедить заместителя коменданта, но потерпел неудачу. Ничего! Я еще не побежден! Так как я знаю имя отравителя…
Фентон сделал паузу, сожалея о своих словах. Лидия, несмотря на, казалось, отчаянные попытки притронуться к его руке, отшатнулась от него при слове «отравитель», как, наверное, отшатнулась бы и в реальной жизни. Когда он думал о яде, то не мог видеть Лидию.
Отравителем, разумеется, была Китти Софткавер, бывшая кухарка Фентона.
ebooksa