Моя карма

— Володя, Володя!

Я отрешенно смотрел на испуганное лицо Темникова, который тряс меня за плечо, и медленно приходил в себя.

— Ничего, всё в порядке, — пытаясь улыбаться, сказал я и посмотрел на окна. Стёкла были на месте, и в кабинете стояла тишина. «Это тот случайный взрыв, который приняли за покушение», — отметил я и усмехнулся тому, что, скорее всего, в течение нескольких мгновений стал самим адмиралом Колчаком.

— Давайте пройдёмся по дому, — попросил я. — Жилые помещения можно во внимание не принимать: там золото, если оно есть, прятать никто не станет — слишком много народу ходит. Когда я пройдусь по тайным углам дома, у меня может сложиться ощущение наличия какого-нибудь тайника.

И мы с капитаном, оставив лейтенанта в кабинете начальницы, пошли обследовать довольно большое пространство нежилых площадей. Прежде всего мы спустились по каменной лестнице в подвалы. Подвальные помещения были сильно захламлены, но по всему видно, что там находились камеры, в которых держали заключённых.

— Здесь колчаковцы расстреливали наших красноармейцев, — угрюмо сказал Темников.

— Нет, — категорически возразил я. — Здесь никого не расстреливали.

И поймав недоверчивый взгляд капитана, я объяснил:

— В противном случае я бы это с большой уверенностью понял.

Темников пожал плечами, как бы говоря: «Спорить не буду, вам с вашими заскоками видней». Только добавил: «Здесь у Батюшкова котельная была».

— Почему Батюшкова? Батюшкина.

— Да кто как называет. Кто Батющков, кто Бактюшкин.

Мы прошлись по развалинам обвалившейся при взрыве части здания. Тем не менее, дом, несмотря на все потрясения, неплохо сохранился. На верхнем этаже мы нашли вполне рабочий водонагревательный бак, а в доме — лепнину и даже керамические плитки на полу. Никакого подземного хода, тем более, ведущего к Иртышу, о котором ходили слухи, в доме я не видел. Наконец мы поднялись на чердак, захламлённый досками, каким-то барахлом и сломанной мебелью. Совершенно неожиданно я почувствовал, что мой мозг переключился на восприятие, когда начинаешь получать нужную информацию. Я понял, что на чердаке что-то есть. Это что-то излучало тяжелую холодную энергию, и это что-то не было деревом, которое заполняло чердак: дерево в моём восприятии излучает тепло, а не холод. Я снова стал слышать голоса и воспринимать сначала неясные, а потом более четкие картинки. Опять тенями замаячили передо мной военные шинели, я слышал топот ног, отрывистые голоса, потом всё это исчезло, но на чердаке вдруг всё заколыхалось, я невольно схватился за какую-то стойку, чтобы не упасть, снова пропало ощущение реальности, исчез капитан Темников, куда-то подевался хлам, и я «увидел», как пожилой человек, осторожно ступая и оглядываясь, крадётся по чистому, без всяких завалов, чердаку, поднимает доску перекрытия между чердаком и верхним этажом и кладет что-то под неё, а потом ставит доску на место, забивает её камнем и маскирует, сметая ногой пыль. Ещё раз оглядевшись и потопав ногой по доске, задвигает на это место сундук.

Закончилось всё так же внезапно, как началось. Я снова стоял среди захламлённого чердака, капитан Темников смотрел на меня с тревожным ожиданием. Он снова видел, что со мной происходит что-то непонятное, но не решился окликнуть или поддержать меня, ещё не привыкнув к внезапным странностям в моём поведении, но понимая, что это и есть следствие моей способности «видеть то, что видеть нельзя».

Когда я сказал о моих предположениях капитану, глаза его округлились, и он даже привстал со стула.

— Неужели то золото? — проговорил он шепотом.

— Вряд ли, — разочаровал я Темникова. — Может быть, это какая-то семейная заначка, припрятанная на черный день ещё до Колчака.

— Ну, всё равно, надо доложить генерал-майору.

— Подождите. А если там ничего нет, и я ошибаюсь? Сначала нужно проверить.

— И то верно, — согласился Темников.