Золото

22
18
20
22
24
26
28
30

Точно во сне, расплываясь в серой дымке, прошла мимо Николая платформа, где среди других сидели на ящике отец и мать. Мать, вся согнувшаяся, тупо смотрела перед собой невидящими глазами. Отец, без шапки, но в шубе, прижимал мать к себе, точно хотел своим телом прикрыть ее от опасности. По небритому лицу его текли крупные слезы. Он все смотрел в толпу - должно быть, искал в ней сына, - а Николай видел это, но боялся подать голос, чтобы самому не разрыдаться. Впрочем, этого никто бы и не заметил. У отъезжающих и остающихся были одинаково каменные лица, одинаково полные горя глаза.

В ту минуту, когда, убыстряя ход, уже постукивали на стыках последние вагоны, из черных дверей депо выскочил стрелочник Кулаков. По-заячьи прыгая со шпалы на шпалу, он догнал уходящую тормозную площадку и бросил на нее что-то черное.

- Захватывайте уж и метлу! Не Гитлеру же оставлять! - крикнул он дребезжащим тенорком.

Нервное напряжение провожающих как-то ослабло, даже тень улыбки мелькнула на лицах.

- Ишь, рачитель народного добра!..

- А в чем дело? Всё погрузили… что ж им, иродам, метлу оставлять? Метла, она тоже в данный конкретный момент не должна доставаться проклятым фашистам. - И Кулаков, подмигнув своим единственным глазом, лихо сбил на ухо форменную фуражку.

Смешок прошел по рядам. И уже не так тоскливо смотрели глаза, когда за виадуком переезда скрылась тормозная площадка последнего вагона.

5

- Товарищ командир партизанского отряда, рота комсомольцев-дружинников… - начал было рапортовать Николай, вытягиваясь перед Рудаковым.

- Танки под городом… - устало прервал его секретарь парткома, показав рукой в ту сторону, откуда слышались звуки ближнего боя. - Комсомольцев твоих сам уведу. Беги на станцию к телефонам. Там Зоя Хлебникова. Что бы ни случилось, вместе с ней проводите состав до разъезда. Понятно? Передашь по аппарату об эвакуации, примешь последний приказ и взорвете коммутатор. Нас ищите в Малой роще, у однодневного дома отдыха. Понял?

Ничего не ответив, Николай во весь дух пустился назад к вокзалу. Взбегая на изрытую осколками платформу, он чуть не упал от удара сильной воздушной волны. Земля заходила под ногами. Он оглянулся и вскрикнул, застыв на месте: там, где с раннего детства глаз привык видеть черный купол депо, поблескивавший причудливой мозаикой из новых и закопченных стекол, высоко поднималось бурое всклокоченное облако.

Депо не стало.

Среди развалин вокзала, точно в театральных декорациях, все еще сидела маленькая остролицая девушка-телефонистка. Она была бледна, и все кругом: осыпь разбитой штукатурки, сохранившаяся часть стены с расписанием поездов, полированная панель аппарата - было забрызгано кровью. Девушка сидела в странной позе, прижимаясь лбом к обломку стены, точно бодая ее.

- Еще не подошел к Крюкову, - чуть слышно прошептала она серыми губами, без удивления смотря на Николая. - Маме не говорите… Сломай… аппарат…

Только тут заметил Николай, что джемпер телефонистки темнеет от влажных пятен.

- Не могу больше… Возьми трубку… Маму, маму не вол… Мамочка! Ма…

Девушка поникла. Николай подхватил ее. Удивительно легкое тело безжизненно обвисло на руках юноши, и он понял, что маленькая, тихая телефонистка, которую никогда не слышно было на собраниях и не видно было на танцах, которую комсомольцы считали девушкой пассивной и недалекой, уже отстояла свою вахту. Николай бережно положил ее тело в сторонке на пол и осторожно, распутав волосы, снял с ее головы наушники.

Слушая живое потрескиванье, доносившееся, как казалось, оттуда, где еще не было фронта, он следил за тем, что происходит здесь, на просторе изувеченных путей. Шум боя передвинулся вправо, к заводскому району. Постепенно переставали рваться снаряды. Было видно, как, упрямо отстреливаясь, красноармейцы организованно отходят за переезд под прикрытие насыпи. Там они, должно быть, засели, так как вскоре над гребнем насыпи полетели легкие, как семена одуванчика, дымки. Потом вдали показалось нечто похожее на опрокинутый набок газетный киоск. Еще и еще. «Танки!» - догадался Николай. Красные искры слетали с их таких безобидных издали хоботков. На броне сидели солдаты. Они прижимались к броне, прячась за башни, и очень напоминали Николаю маленьких паразитов, которые всегда путешествуют, прячась в панцирях навозных жуков.

Танки двигались к вокзалу, рыча моторами, скрежеща гусеницами о рельсы. Небольшие снаряды начали часто рваться на путях, и казалось, что это крупный дождь бьет по лужам. Черные дымы поднимались в безветрии. В отдалении уже горело несколько подбитых машин.

После всего пережитого Николаю не было страшно. Им овладело чувство тупого безразличия к себе и своей судьбе. Только жгучая тоска оттого, что враг уже появился здесь, где выросли и работали и дед, и отец, и братья, и он сам, угнетала его. Приладив получше наушники, он достал пистолет, достал патрон и, переведя предохранитель, присел пониже за обломком стены, рядом с телом девушки.