Черный поток

22
18
20
22
24
26
28
30

Поругавшись еще минут десять, отец с сыном пришли к примирению после того, как Владик пришел к выводу, что лучше сидеть в читалке и слушать байки про писателей от библиотекарши, чем подыхать в шакальне с тупыми одноклами, которые из кожи вон лезут, лишь бы подлизаться к Жуже и получить хорошие четвертные.

Ясно стало одно, что кто-то (кто?) нарисовал в тетрадке сына те же рисунки, что и на столе убитой Людмилы Котайкиной. И после долгих расспросов и клятв (хорошо, что Катя, уткнувшаяся в ноутбук в спальне, этого не слышала) выяснилось, что художник, скорее всего, был кем-то из читального зала пединститута, где Владька оставил тетрадку на столике у окна, пока отходил за книгами во время занятий по литмастерству – вчера в 16.00.

– Ты все понял? – прозвучал контрольный вопрос, и майор сурово посмотрел на мальчика. – После занятий сразу идешь к маме на кафедру. Она как раз придет к третьей паре. Сидишь у нее в преподавательской, пока она не освободится, делаешь уроки, а затем идешь домой с ней за ручку.

– Да понял я, понял. Ты уже пятый раз мне это говоришь. Я не идиот. А это что?

Владик недоуменно посмотрел на отца, сжимая в руке барабанные палочки, разрисованные звездами.

– Ты подсунул? Я ж сказал уже, что не хочу заниматься музыкой. И на барабанах тоже. Мне вообще музыка не интересна. Что ты прицепился с ней, ну?!

Пока сын возмущался, Зигунов завороженно смотрел на палочки и чувствовал, как руки и ноги превращаются в ледышки. Во рту резко пересохло, а сердце пронзило тупой иглой. Что это? Откуда? Неужели ОН был у него дома?! Прикасался к вещам сына… а может, и… Нет, стоп! Никакой паники! На нее сейчас времени нет, от слова «совсем». Так, Зигунов, соберись, дыши ровно: вдох-выдох, вдох-выдох. Нечего пугать сына и окружающих. Наверное, подложил в рюкзак в той же читалке.

В голове вспыхнули строчки из рассказа Чапека: «И эти палочки – трагедии знаменье!»

Сделав глубокий вдох, майор аккуратно вынул из рук Владика палочки и как можно спокойнее произнес:

– Так, иди к маме в кабинет и сиди там. Никуда не выходи, ясно? Сядь за ее стол и сиди. Жди ее.

– Так я же собирался…

– Я спросил: ясно?! – гаркнул Петр, сверля мальчика взглядом. Тот дернулся, с испугом посмотрел на отца и кивнул:

– Ясно.

– Вот и отлично. Давай, вперед.

– Хорошо.

По лицу Владика было видно, что он растерялся, но понял, что сейчас лучше делать то, что говорит отец.

Пока мальчик бежал по лестнице, Зигунов провожал его взглядом. Затем он вытащил из кармана пачку одноразовых носовых платков, завернул в них палочки и сунул в карман. Криминалисты его, конечно, не поблагодарят, но у него с собой не было даже обычного пакета, так что чем богаты… Зато, может, преступник оставил какие-то следы. Маловероятно, конечно, судя по тому, как аккуратно он действует из раза в раз, но чем черт не шутит. Бывает, на таких мелочах и прокалываются. Так, теперь библиотека. Мы туда направлялись, так что туда и пойдем.

Петр посмотрел на лестницу, куда убежал сын, резко повернулся и направился в читальный зал. Рука инстинктивно тянулась к наплечной кобуре. Очень хотелось вытащить табельное оружие и нестись с ним наперевес, как показывают в американских боевиках. Было бы в разы спокойнее. Но, увы, мы не в кино.

Перед дверью читального зала Петр на мгновение задержался, еще раз глубоко вздохнул, унимая бешеное биение сердца, и нажал на ручку.

За те считаные доли секунды, что дверь открывалась, перед мысленным взором пронеслись все кровавые сцены, которые он видел за свою жизнь. Только сейчас жертвами в них все время были жена и сын. Забрызганные кровью стены, растерзанные тела, испускающие последний предсмертный хрип, отрубленные руки и ноги, сожженные кислотой лица… Посреди багрового кошмара стоит огромная черная фигура, сжимающая в руке зазубренный ржавый тесак… раскаленные щипцы… нож, ножницы, пилу, топор… Все, что может причинить страдания и убить. А в черноте, где должно быть лицо, широченная улыбка…