Три страны света,

Она тяжело вздохнула и трагически произнесла:

Где б ни был он, Ему привет, ему поклон. —

Каютин докончил романс.

— Неужели и в Петербурге его знают? Не правда ли, прелестный романс? Сколько чувства!

Ах, тяжела моя верига.

— Спойте что-нибудь, — сказал Каютин.

— О нет, я боюсь!

— Чего?

— В Петербурге все такие насмешники… Уж чего не говорят про нас, бедных провинциалок… право, уж даже смешно!

— Помилуйте, как можно! да вот я… откровенно скажу, что я нигде так приятно не проводил времени, как у вас.

Лукерья Тарасьевна (так звали молодую) быстро встала, села у фортепьян и сделала фальшивый аккорд.

— Правда, — спросила она, — что петербургские женщины не умеют любить?

— Отчего вы так думаете?

— Они все холодны: столичная жизнь их портит. Природа, о природа!..

И молодая снова застучала по клавишам.

— Я не могу судить о всех женщинах вообще, но и в Петербурге любят.

И Каютину невольно представилась Полинька в чистенькой, уютной комнатке.

— Спойте что-нибудь! — сказал он, не желая продолжать разговора.

— Я ничего не знаю, право; я так редко пою; у меня только и есть два-три романса любимых.

— Ну, спойте любимый.

Лукерья Тарасьевна выпрямилась, откашлялась и запела басом:

Где б ни был он, Ему привет, ему поклон.

Голос был так могуч, что Каютин вздрогнул. Почти каждое слово произносилось с особенным ударением, и глаза певицы были постоянно устремлены на Каютина. Скоро окружили фортепьяно слушатели. Молодая выла все громче и громче и, наконец, неистово ударив по клавишам, вскочила и кинулась к балкону. Все засуетились, уговаривали ее не ходить в сад; но она не послушалась и скоро исчезла в темной аллее.