– Мне похвастаться тут нечем, – Мирослава приподнялась на локте и, влюблено разглядывая лицо молодого мужчины, провела указательным пальцем по его красивым губам. – У меня был только муж. Он-то меня всему и выучил. А теперь вот ты появился. Только боюсь, что ненадолго…
– Это ещё почему? – удивлённо приподнял брови Ратмир.
– Да вижу я, что ты много моложе меня, – вздохнула Мирослава и нежно прикоснулась своими губами к его крепкой шее.
– Ну, несколько годков большой разницы не играют, – вновь улыбнулся Ратмир и опять притянул женщину к себе. – Иди же ко мне, – и добавил: – Есть бабы, которые с годами только слаще становятся. Как тот заморский коньяк. Так ведь, милая?
– Наверное… – нерешительно ответила она и, закрыв глаза, позволила себе вновь утонуть в страстных объятиях неожиданного возлюбленного.
Глава 13
– Да как же ты, дурень, посмел не подчиниться моему приказу?! – фальцетом закричал дьяк Лаврентий и ударил кулаком по столу. – Я же тебя за это на месяц в штрафную упеку! Что я тебе приказал три часа назад?!
– Доставить скомороха к стражникам Девичьего монастыря и взять с них расписку, – опустив голову, глухо произнёс один из ратников, сопровождавших Ратмира в Девичий монастырь. – Так мы же не знали, что там эта баба появится.
– И что – баба появилась?! Ваше дело было скомороха сдать на руки стражникам! – опять стукнул кулаком по столу дьяк Лаврентий.
– Так он возьми, да и сам поскачи её спасать… – попытался возразить ему ратник.
– А вы куда смотрели, бестолковые? Эх, что с вас взять! – махнул на него рукой дьяк Лаврентий. – Сделанного уже не воротишь. Баба-то хоть кто такая? А то сейчас возвернётесь и доставите его в монастырь как положено.
– Стражники монастыря, когда расписку сочиняли, то с очень большим уважением к ней обращались. Называли боярыней Мирославой Кольчуговой, – обрадовавшись уже снисходительному тону дьяка, зачастил ратник.
– Да погоди ты, не тренди так часто, – недовольно поморщился тот и, покачав головой, подумал: «Сама боярыня Кольчугова! Вот ведь незадача! У этой просто так скомороха не заберёшь. Папанька-то ейный, боярин Авдей Анисимов, до сих пор при дворе в почёте. А уж про мужа покойного я и вовсе молчу. До сих пор тут свою дипломатию разводил бы, если бы пять лет назад его в Турции не убили…»
Дьяк Лаврентий вздохнул и махнул рукой ратнику: – Пошёл вон, собачий сын. В штрафную на три дня.
– Понял. Прости, дьяк Лаврентий, – опять глухо произнёс тот и пошёл к выходу.
– Бог простит, – пробормотал дьяк и присев на лавку, подпёр голову рукой: «Ну, то, что вдовушка на него свой глаз положила – это понятно – хорош, чертяка, не отнять. Да и обходиться с бабским сословием умеет. А вот то, что он не так прост, как кажется – это я нутром чую. Глаз да глаз теперь за ним нужен. Придётся своих людей подключать, кого-то из них на кольчуговское подворье пристраивать. Убийц этих рясоформниц он, скорее всего, найдёт. Сыскные навыки у него отменные, не то, что у моих остолопов. Мне бы его в свой приказ… Да только вначале его самого не мешало бы прощупать как следует. Мнится мне, что не просто так он со своей шайкой-лейкой здесь, в Москве околачивается…»
Дьяк потянулся к столу и, взяв с него серебряный колокольчик, быстро позвонил. В комнату тут же заглянул молодой, с короткой бородкой ратник.
– Пришли-ка ко мне сюда Порфирия, – приказал дьяк и опять откинулся спиной к деревянной стене из хорошо ошкуренных брёвен.
– Вот эта мазь, что я тебе говорила, Ратмир, – женщина показала скомороху холодную, покрывшуюся испариной глиняную чашу с крышкой, только что принесённую холопкой с ледника.
Ратмир в одной белой, исподней рубахе сидел на широкой с балдахином кровати на пуховой, подбитой светло-коричневым атласом перине, среди вышитых витиеватым узором пышных подушек. Он озабоченно рассматривал огромный кровоподтёк на своём правом бедре. Багрово-синяя припухлость по передне-боковой поверхности бедра угрожающе увеличивалась чуть ли не на глазах. Он, морщась, пощупал её и покачал головой: