– Садись, милый, на своё любимое место, – указал рукой Мирослава на лавку в начале стола. – Буду тебя вкусным квасом и шанежками баловать.
Ратмир рассеянно улыбнулся и, кивнув, сел на указанное место. Он, молча, как-то отстраненно стал наблюдать за тем, как Мирослава взяла серебряную, украшенную самоцветами чашу, и начала наливать в неё из запотевшего глиняного кувшина тёмный пенистый напиток… Шаловливый взор юной нимфы продолжал стоять у него перед глазами…
– … твой квас… Ратмир, держи чашу-то!.. – неожиданно ворвался в его сознание встревоженный голос женщины. Она с недоумением смотрела на него: – Я зову тебя, зову, зову, чтобы ты чашу взял, а ты замер, словно окаменел вдруг, глаза в одну точку… Что с тобой, Ратмир?
– А-а … нет, нет, ничего, – встрепенулся скоморох, протягивая руку за чашей, наполненной янтарно-коричневым напитком. Взгляд его стал более осмысленным и озабоченным. – Извини, милая. Что-то я призадумался. Всё это дело об убиенных послушницах ваших мне покоя не даёт.
– Вот ещё шанежку возьми, Ратмирушка, – Мирослава пододвинула к нему поближе серебряное блюдо с румяными шанежками.
– А скажи-ка мне, милая, ты что-нибудь слышала здесь о темнице при монастыре?
Мирослава удивлённо посмотрела на него и, чуть помедлив, кивнула:
– Года два назад я слышала от одного из местных стариков, что должна быть темница. Только где – он не говорил. А может и говорил, да я не запомнила. Оно мне нужно было тогда?
– А как мне найти этого старика?
– Так он помер прошлым летом.
– Вот как! Очень жаль, – нахмурился Ратмир.
– Да уж, хороший был старик. Умный. Тем более, что он как раз и трудился каменщиком при строительстве нашего собора. А что это вдруг тебя заинтересовало? Думаешь, что как-то связано со смертью наших послушниц?
– Не думаю. Просто вчера случайно игуменья проговорилась о ней, да и не захотела больше об этом ничего рассказывать. Вот мне и любопытно стало, – Ратмир потянулся за шанежкой.
– Матушке игуменье нелегко приходится, – вздохнула Мирослава, сложив руки под подбородком. Она с любовью посмотрела на Ратмира. – Как говорится: многие знания – многие печали. Вот и она много знает, да не всё скажет. Особенно того, что, на её взгляд, не имеет отношения к тому, чем ты занимаешься.
– Конечно, – нахмурился Ратмир. – Зато просить меня помочь ей в деле, которое не имеет отношения к убийству – это всегда пожалуйста. Так дело не пойдёт. Если я что-то спрашиваю – значит мне это нужно.
– Верно! Вот сейчас поедешь в монастырь и так ей прямо и скажи! – горячо поддержала Мирослава, не сводя с него внимательных глаз. Что-то её стало смущать в поведении любимого мужчины, но что именно – она пока никак не могла понять.
Спустя некоторое время Ратмир подъехал к воротам монастыря, и узнавшая его охрана спокойно распахнула перед ним ворота.
Игуменья Евникия уже ждала его у себя в келье.
– Доброго тебе дня, матушка Евникия, – поприветствовал он её.
– Спаси Бог тебя, Ратмир, – каким-то странно-глухим голосом отозвалась игуменья, перебирая на столе свитки. Ратмир заметил, как дрожат её бледные, чуть искривлённые пальцы с коротко обрезанными ногтями.