Мадам Лоран говорила о муже, да, точно, его имя Люсинда чётко расслышала.
– Фабьен, будь он проклят, – говорила она, – я должна быть уверена, что всё пройдёт как надо. Вы принесли, что я просила?
– Нет, – слышался голос доктора, – порошок у меня в комнате.
– Вы уверены, что это точно его…
Люсинда вскрикнула, закрыла рот руками, и таз с полотенцами грохнулся на пол. За дверью замолкли. Люсинда зажмурилась от страха, но быстро взяла себя в руки, подняла таз и как ни в чём не бывало постучалась.
– Входи! – приказала мадам Лоран.
Люсинда вошла вся красная; казалось, щёки её никогда ещё так не горели.
– Что такое, Люсинда? – спросила Ирен. – Что это ты, уже и в руках ничего удержать не можешь?
– Я, я… – Она чихнула.
Ирен отшатнулась.
– Только не говори мне, что ты больна.
– Нет, мадам.
– В этом доме слишком много пыли; когда ты уберешь здесь всё?
– Весь дом? – удивилась Люсинда.
– А кто, по-твоему, должен это делать? Я? – Ирен хмыкнула, окинула Люсинду с ног до головы презрительным взглядом. – Я зайду к вам через час, доктор, – сказала она, исчезая за дверью.
– Да, мадам.
Люсинда с доктором принялись раздевать мальчика. Его дебелое тело напоминало пергаментную бумагу, он почти ничего не ел.
– Может, потому он и не может ходить, – сказала Люсинда, – у него и мышц-то почти нет.
– Нет, не поэтому, Люсинда. – Доктор произнёс это таким тоном, будто давал ей понять, что не её ума это дело.
Она не возражала. В этом доме многое её не касалось, но это совсем не означало, что Люсинда не могла ничего решить. Она могла многое, теперь могла.