Шведское огниво

– Почему отказываюсь? Просто заниматься этим делом не с руки. Ни жалобы, ни приказа. Поговори сам с эмиром. Насчёт ограбления меняльной конторы. Пусть он мне даст приказ обратить на это дело особое внимание. Как уж ты будешь ему объяснять, почему это тебя так интересует – дело не моё. Я ведь тебе не зря говорил присказку про хороший ответ и вопрос. Поэтому задам вопрос сам. Хатунь подозревает, что это всё кто-то затеял, чтобы опорочить её в глазах хана?

XXXI. Наука неверных

– Радуйся, Касриэль! – приветствовал Злат менялу, подходя к его лавке на большом базаре, – Поиском твоей шкатулки озаботились даже при ханском дворе. Сегодня я получил строжайший приказ эмира, бросить все дела и полностью посвятить себя розыску злоумышленников, посмевших посягнуть на самое святое, что есть у человека – веру в справедливость. Ведь, если преступление остаётся безнаказанным, оно подрывает веру в могущество власти.

Починив дверь в своей конторе на Красной пристани, еврей привязал на неё шнурок, залепив узел воском с оттиснутой на нём печатью и перебрался в небольшую лавочку, которую построил, когда ещё только делал первые шаги в меняльном промысле.

Сарай был тогда ещё совсем не тот, каким стал теперь. Только-только было покончено со всесильным Ногаем, долгое время державшего в своих руках власть в улусе и сменявшего ханов по своему усмотрению. В степях, после десятилетней смуты, восстановился мир. На старых караванных тропах, как в былые времена, появились вереницы, гружённых товарами верблюдов.

Хан Тохта, отсиживавшийся в неспокойную пору ближе к спасительным лесам возле Укека, перебрался в низовья, куда после заключения мира с улусом Хулагу из-за моря стали прибывать корабли. Столица, возле ханского дворца стала расти не по дням, а по часам.

Касриэль перебрался сюда из Сумеркента, древнего города на реке, почти у самого моря. Там он обосновался, некогда, после своего приезда в улус Джучи. Долго дела шли кое-как. Торговля была хилая. Купцы худые. Перебивался больше мелкими ссудами. Бросил насиженное место без жалости. В Сарае тогда был ещё только один базар. Места дешёвые, смог купить себе хорошее, немного в стороне от большой толкучки. За тридцать с лишним лет оно превратилось в золотое дно. Базар разросся и стал именоваться главным. Здесь стояли самые богатые лавки и конторы. Рукой подать до ханского дворца и дворов знатнейших эмиров.

Сарай теперь разросся – за день не объедешь. Полтора десятка кварталов и в каждом свой базар, поболе того, каким был этот тридцать лет назад. Сам Касриэль уже давно перебрался на Красную пристань – ближе к морской торговле, большим деньгам. Но, и лавку на базаре не бросил. На лето нанимал сидельца, а зимой, когда уплывали последние корабли, перебирался сам. До дома рукой подать, рядом старые друзья, с которыми начинал ещё в былые времена. С одним из них, соседом по лавке он и сидел сейчас у входа, греясь на по осеннему неярком солнце.

Увидев, облачённого в коричневый халат наиба, восседающего на крепком коне из ханской конюшни, сосед спешно юркнул к себе. Грозного представителя власти, как и подобает большому начальнику сопровождал писец: едва выйдя от эмира, Злат немедленно послал за Илгизаром, который уже приготовился было вкушать мёд мудрости в медресе. Они зашли в лавку, оставив дверь открытой, чтобы не зажигать лампу.

– Вчера вечером в Сарай прискакал Могул-Буга. Решил лично присматривать за этим делом. Так что, дорогой друг, покоя мне не будет. А значит и тебе. Хорошо должно быть всем.

Злат уселся на лавку и по русской привычке снял свою монгольскую шапочку с пером.

– Ты говорил, что обещал вознаграждение за возвращение бумаг. Ничего? Это даже лучше. Сам понимаешь, до них никому дела нет. Эмир хочет добраться до тех, кто это сделал. Ты же сам сказал, что им явно кто-то заплатил.

Касриэль развёл руками, словно хотел показать, что ему нечего добавить к ранее сказанному.

– Ты, наверное уже догадался, для чего я взял с собой этого учёного юношу, – указал наиб на Илгизара, – Сейчас он будет говорить умные речи про диалектику и науку этого, как его… который искал неизвестное через известное?

– Аль-Хорезми. Наука вычислений. Её называют ещё наукой неверных. Аль-джеброй.

– Про путеводную звезду и путеводные нити мне больше нравилось. Проще и понятней. Поэтому про них тоже не забывай. Можешь что-нибудь вычислить здесь по своей науке?

– Садись вот к этому столику, обитому сукном, вот тебе мел, – пришёл на помощь юноше Касриэль, – Нам постоянно приходится делать записи. Думаю и тебе это не помешает. Мысль быстротечна и легка на подъём. Запись помогает её удерживать.

– Давайте запишем, что нам дано. Письмо. С ним связано три человека. Один, который украл, второй, который хотел купить и третий, который хотел заполучить его силой. Зачем оно третьему мы знаем. Зачем второму – тоже. Что можно предположить про первого? Самое важное – зачем оно ему?

Илгизар задумался.

– Давайте поищем, что связывает между собой людей, интересовавшихся письмом.