Проводив несколько последних машин с покидающими дом гостями позвал свою девочку.
– Мара?
В ответ тишина, а потом вышел Беляков.
– Где Лисицына?
Я сразу напрягся. По глазам и тону вижу, что что-то не так.
– Вовка, что? – спрашиваю в лоб.
Он мнется с ноги на ногу и мне это начинает нравиться еще меньше.
– Собаки завыли, я вышел посмотреть. Глеб лежит в луже собственной крови за фонтаном. Ножевое в сердце, он мертв.
Я сжимаю кулаки так что болит кожа. Челюсть тоже сжимается, по венам кипит адское пламя.
– Он охранял Марину? – Беляков смотрит на меня с долей страха и сочувствия.
– Борис! – гаркаю так, что, кажется, стекло задребезжало, – Кир, камеры!
Пока из города едет скорая и наряд бойцов Белякова, мы смотрим камеры в надежде увидеть, что произошло. Но мою девочку вывезли не салаги. Они умудрились не засветить на камерах ничего.
– Рустам Игоревич, через пару километров камера скорости, можно пробить все выехавшие тачки и пытаться искать так, – говорит Кирилл, а я ничего уже не соображаю. В руках горит одно – желание убивать. Порвать их всех как шакалов, собственноручно.
– Рус, мы найдем ее, – кладет руку на мое плечо Беляков.
Я ему не верю. И я сожгу этот блядский дом, из которого второй раз под шумок вывозят то, что мне дорого.
Беляков сжимает мое плечо и уверенно повторяет:
– Мы найдем её.
Я найду ее сам. А те, кто покусился на нее, захлебнутся собственной кровью, как убитый их руками мой человек.
– Моих бойцов ложат, как карты в карточном домике. Какого хера? Влад вояка, Глеб спортсмен, что за игрок по ту сторону, Белка? Я не могу больше хоронить людей. Я не смогу хоронить...
– Так, всё, рот прикрой и не ныряй туда. Мы спасем ее во что бы то ни стало.