Наблюдая за Большой медведицей

Рычание собаки, её горящие в темноте глаза, и маньяк в дверном проеме, освещенный луной, довели Тощего до неистовства. Он принялся бросать в них все, что попадалось под руку. Даже вазу с прахом бабушки егеря в него швырнул, хорошо хоть тот не дал ей разбиться — поймал на лету. Однако, летящая следом настольная лампа, попала прямо в вазу — прах все же рассыпался. Автор комедии думает, что нет смысла описывать, насколько зол был после этого егерь. Худогубкин нащупал дверь в комнату, забежал туда. Егерь с собакой кинулись следом. Тощий оглядел комнату: грязное, маленькое помещение с оборванными обоями, испачканными кровью окнами. С обеих сторон висели на гвоздях ржавые топоры и мачете. Не думайте, дорогие читатели, хозяин дома — не мясник, более того, на самом деле комната была вполне уютной: небольшая мягкая кровать, заправлена аккуратно. На вещах — небольшой слой пыли, но только от того, что егерь часто ночевал в охотничьем домике, в нескольких километрах выше поселка Закусь по реке Коноплянке. Разумеется, никаких окровавленных окон в комнате не было и в помине. Мишка прижался к окну и начал искать щеколду, прыгать в окровавленную раму ему не хотелось. В это время в дверном проёме показался егерь с собакой.

— Квазимодо остановил меня в поле, чтобы я не спустил шкуру с одного из дикарей, а теперь… Теперь меня никто не остановит! — зловеще произнес мужик.

— Ааа! — коротко вскрикнул Тощий, схватил со стола бензиновую зажигалку, которую егерь хранил, как память об отце. Выбить огонь ему не удалось. Егерь сделал шаг навстречу. Маньяк в воображении Миши с кривым лицом и одним глазом двинулся к нему. Наконец Худогубкину удалось — над зажигалкой взметнулся огонек, он вытянул руку с ней в сторону мужика.

— Не подходи! — дрожащим голосом закричал парень.

— Положи на место! — заорал егерь. «Отдай мне свои мозги!» — услышал Тощий.

Из-за мужика выглядывала собака с лицом, как бы правильнее выразиться, Йорика. Парень тоненько завизжал, швырнул в егеря зажигалкой, та упала на свернутые в узел занавески — просто егерь собирался их постирать. Ткань вспыхнула, как стог сухого сена.

Пока хозяин дома пытался потушить огонь, Тощий проскользнул за его спиной, залаял на лающую на него собаку. Та от неожиданности прижала уши и пропустила Мишу к двери. Свобода была так близко, однако Мишка Худогубкин, охваченный паникой, на выходе из дома решил обернуться, чтобы посмотреть не преследуют ли его и «БАМ!!!»… Он без сознания перевалился через перила, упал спиной на землю. Ударился, бедняга, о косяк головой.

Дом внутри выгорел основательно. Благо — не дотла, дождь помог, и к тому же, егерь дерево специальным раствором пропитал — сон ему тогда дурной приснился, что дом сгорит, вот и обработал.

Тем временем в поселке Закусь…

Квазимодо до поселка добирался на коне. Однако, на околице, скакун его сбросил с седла и куда-то ускакал самостоятельно. От такой неловкой ситуации армянин покраснел, боясь, что его состояние увидят остальные, отвернулся и поспешил к своему дому.

К этому времени баба Соня и вся банда уже пригнали машины в поселок. Невесту Квазимодо отправили к местному кондитеру, Мюррэю Толстикову, который печет отменные сдобные булочки. О качестве его булочек говорили вес и объёмы кондитера — пузико его с трудом проходило через дверной проём его же магазина. Нину отправили туда в качестве наказания — выносить помои, подметать пол, мыть посуду и делать прочие бытовые дела. Да и жара на кухне у кондитера стояла просто невыносимая. И потом, Квазимодо был уверен, что под присмотром кондитера, Нина никуда и ни с кем не сбежит — больно острый у того был взор. Один большой минус — невеста Квазимодо при таком наказании начинала толстеть вслед за Мюррэем.

Обстановка в посёлке вызывала у Романа Александровича смешанные чувства. Казалось, обычная благоустроенность рядового поселения в российской глуши. Но люди в нем будто бы убедили себя, что живут в мегаполисе.

Они сделали максимально все, чтобы жизнь их была комфортной — даже фонтан умудрились своими силами построить со скульптурой в центре. Правда, в конце концов, народ негласно переименовал скульптуру в «памятник писающему шахтёру». Все потому, что мужик, который всю жизнь увлекался скульптурой и, в отличие от остальных жителей поселка, хоть что-то понимал в скульптурном деле — на полпути к завершению своего творения вдруг понял, что устал. Собрал вещи и ночью уехал из посёлка. Больше его никто не видел. Уход скульптора способствовал тому, что жители, вооружившись спиртом, смекалкой и грозным взором бабы Сони, по готовым эскизам решили доделать памятник… горняку. Доделали. Шахтёр как-то подозрительно держал не то кирпич, не то кусок породы очень маленьких размеров, слегка присев. Поза со стороны напоминала писающего мужика. Фу-фу-фу!

Некоторые представители поселка Закусь старались даже свои деревянные, местами подгнившие дома, подвести под стиль западной, восточной и… северных народов архитектуры. Один мужик, в ком бурлили гены то ли манси, то ли других пастухов оленей, живших несколько сотен лет назад, сжёг свою лачугу и поставил на ее месте подобие вигвама. Мужика прозвали Леопольдом. Он, когда напивался, бегал по улице и предлагал всем дружно жить.

Другая семейка, которую в шутку прозвали семейкой Аддамс, построила не сильно объёмный деревянный домик в готическом стиле. В ясную ночь, если смотреть на дом со стороны фонтана-памятника писающему шахтеру, можно было наблюдать, как из-за него выглядывает луна. Рядом с домом стояла конура. В конуре жила овчарка, которой непутёвый ветеринар повредил голосовые связки, в результате чего лай бедной собачки больше был похож на вой пьяного старого медведя. Просто фантастический сюжет про монстров. Жуткое зрелище!

Другие дома тоже чем-то выделялись, однако, рассказывать обо всех — страниц в книге не хватит.

Роман Александрович шёл к дому Квазимодо в сопровождении бабки и мужика с вилами. Квазимодо останавливался переговорить то с одним, то с другим. Романа приходилось подгонять, ибо он, словно на экскурсии, останавливался чуть ли не на каждом переулке, чтобы осмотреть тот или иной дом, того или другого селянина.

Все жители выглядели и вели себя совершенно по-разному. Буквально каждый чем-нибудь, да отличался от остальных. Атмосфера была такая, что казалось, будто вы находитесь вовсе не в глуши, а в чужом, скрытом ото всех государстве. Разумеется, это был не райский уголок. Здесь не было ни сказочного богатства, ни лавандовых полей, ни парфюмерных магазинов, ни компьютеров, даже телевизоров не было — слишком слабый радиосигнал и то, только благодаря стараниям бабы Сони, которая в юности увлекалась радиотехникой. Но жители сделали максимально все для собственного комфорта. Поэтому, когда в эту самую зону комфорта ворвались дикари из цивилизации, то они нарушили душевное спокойствие абсолютно всех.

Кстати, дорогие читатели, вы заметили, что не только Роман, но и бабка, и мужик с вилами не обратили внимания, что из двух дикарей в поле их зрения присутствует только один — Роман. Эдкевич пропал.

Сначала он шёл позади, с одним наушником в ухе. Шёл и думал о своём. Хотел бы я сказать, что он, имея душу художника, был преисполнен вдохновением от чудных видов вокруг, однако похмелье и головная боль перекрывали все эти приятные чувства. Все, чего он искренне хотел в данный момент — бутылочку холодненькой минералочки. Однако на каждом шагу он встречал лишь банки и ведра с молоком. Молоко повсюду — только что из фонтана не бежит. А когда ко всей обонятельной гамме присоединился ещё и запах навоза, то ко всем чувствам Эдкевича добавилась ещё и тошнота.