Гонщик

— Конечно, — невозмутимо ответил приказчик. — В Тамбове вас знают все, кто читает «Ведомости». Чем могу служить?

— Ваш магазин посоветовал мне господин Игнатьев. Мне нужен хороший фрак напрокат на сегодняшний вечер.

— Никаких проблем. Имеется как раз ваш размер. Даже не потребуется подгонять. Пройдите, пожалуйста, в примерочную, я сейчас его принесу.

Через полчаса я покидал магазин, став беднее на двадцать рублей. Мальчишка-разносчик убежал доставить фрак в пансион мадам Грижецкой. Я направился туда же. Мне предстояло две трудные вещи: подготовка к визиту и объяснение с бедной одинокой женщиной.

Глава 11

К моему удивлению, объяснение с мадам Грижецкой прошло легко и спокойно. Да, ощущалась некая досада со стороны почтенной вдовы, но не более того. Она заявила, что прекрасно все понимает и ни на что не претендует; на том и разошлись. Я с облегчением выдохнул и занялся подготовкой к балу. Фрак и сорочку по указанию хозяйки забрала горничная Глафира, чтобы вычистить и отутюжить. Мало ли, что он только из магазина. Дело серьезное, непременно надо и проверить, и поправить, и пылинки удалить. Так что мне ничего не оставалось делать, как собрать белье и отправиться в баню.

Предшественник мой, при всей разрухе в его голове, по отношению к личным своим вещам был аккуратистом. Весь его невеликий гардероб был аккуратно разложен и развешен в платяном шкафу. Даже для белья была выделена отдельная полка. Туда-то я и полез в поисках пары поновей и поприличней, и принялся вынимать по очереди, с краю. Отложил в сторону одну — чересчур застиранная. Отложил другую — штопанная. Третья и вовсе оказалась донельзя ветхой, годной разве что на обтир. Да что ж это такое! Хотя нет, вон тот комплект, что лежит у самой задней стенки, выглядит практически новым.

Полка с бельем была расположена весьма неудобно: чтобы добраться до вещей, сложенных в глубине, недостаточно было просто нагнуться и протянуть руку. Пришлось встать рядом со шкафом на колени. Вот я и встал. Засунул руку в недра шифоньера и ухватил намеченную цель. Ого-го, а бельишко-то непростое!

Я осторожно вытащил добычу на свет, развернул рубаху, и моему взору явилась небольшая изящная шкатулка. Деревянная, лакированная, с резной крышкой. Белье, баня и бал — все мгновенно ушло на второй план. Со шкатулкой в руках я вернулся на диван. Откинул запор, открыл крышку и… пожал плечами. Не впечатлили меня фамильные драгоценности. Две пары запонок, одни — золотые с мелкими изумрудами, выложенными в виде буквы «Т», другие — массивные, черненого серебра. Золотой довольно увесистый перстень, опять же с буквой «Т», только вырезанной на крупном изумруде и залитой золотом. И пара изумительно красивых серег. Для разнообразия, камни в серьгах были темно-красными. Гранат? Рубин? Не знаю, не слишком-то я разбираюсь в этом. Но вот понять, что передо мной на бархатной подушечке лежит шедевр ювелирного искусства, вполне смог.

Серьги, скорее всего, фамильные и некогда принадлежали покойной матушке. Удивительно только, что они не ушли в качестве подарка одной ушлой девице. Впрочем, возможно, что те золотые капельки с сапфирами, что я видел на госпоже Неклюдовой, тоже были вынуты из этой шкатулки, а эти были сочтены неподходящими. То ли по цвету камня, то ли по еще какой причине. Наверное, Володя Стриженов и не подозревал, что этой милой барышне сгодились бы любые серьги, ведь они очень легко превращаются в деньги. А, может, он просто не хотел лишаться последней вещи, напоминавшей ему о матери? Вот и я продавать их не стану. Пусть себе лежат до поры. Глядишь, решусь однажды обзавестись семьей, тогда и передам их будущей мещанке Стриженовой в качестве свадебного подарка.

Запонки — вещь однозначно мужская. Да и перстень тоже. Но буква «Т»… А ведь что-то такое на глаза попадалось! Я оставил шкатулку на журнальном столике и отпер секретер. Вынул папку с бумагами, пролистал, нашел нужную. Вот! В свидетельстве о смерти значилось: «мещанка Стриженова Елизавета Васильевна, в девичестве Травина». Это, получается, привет даже не от матушки, а от ее семейства! Ну и ладно. Тридцать лет лежали, и дальше полежат. Разве что серебряные запонки возьму, они к моему наряду вполне подойдут.

Я закрыл шкатулку, убрал ее в секретер и запер замок. Очень уж ненадежное укрытие для ценных предметов выбрал мой не слишком предусмотрительный двойник. Отложил себе пару белья, убрал остальное на место. На всякий случай обшарил остальные полки — ничего. Ну да и ладно, мне и этого довольно.

— Владимир Антонович! — постучалась в дверь Глафира. — Баня готова!

Чистый душой и телом, облаченный в белоснежную сорочку, фрачную пару и до зеркального блеска надраенные штиблеты, с повязанным хитрым узлом черным галстуком-бабочкой, со вдетыми в манжеты запонками, я стоял у входа в пансион, ожидая извозчика. Чувствовал я себя до крайности непривычно. Накрахмаленный до хруста ворот сорочки давил шею, фрак заставлял держаться неестественно прямо, штиблеты сверкали так, что глазам было больно. Вокруг меня столпились все постояльцы пансиона во главе с самой мадам Грижецкой. Прислуга тоже присутствовала, но в некотором отдалении. Наверное, все эти люди хотели таким образом хоть в малой степени, хоть через мое посредство прикоснуться к недостижимому, к небожителям, к высшему кругу общества.

Внезапно мадам Грижецкая всплеснула руками:

— Владимир Антонович, а перчатки у вас имеются?

— Перчатки? — недоуменно переспросил я. — Какие перчатки?

— Как, разве вы не знаете? — удивилась одна из дам. — На балу кавалеры непременно должны быть в белых перчатках. Если военные — замша, если гражданские — лайка. Появиться на балу с голыми руками — моветон! В прежние времена могли без перчаток и вовсе на бал не допустить. Сейчас, конечно, не так строго, но все равно с вами ни одна дама танцевать не станет.

— И что же мне делать? — растерялся я. — Все лавки закрыты. Может, все-таки попытаться пойти так?

— Ни в коем случае! — возопила дама. — Вы обязаны произвести впечатление!