Немного переведя дыхание, я решил пойти на хитрость: развернулся спиной к просвету и пошел назад, оглянувшись шагов через сто, я с грустью констатировал, что хитрость не удалась. Упрямый просвет не хотел приближаться. Я не оставлял попыток приблизиться к нему, двигаясь то боком, то по-пластунски, то прыгая на одной ноге, то идя на руках, но результата так и не достиг.
Я поймал себя на странном ощущении и не сразу понял, чем оно было вызвано. Словно дуновение ветерка, но в нем было что-то большее… точно, запах! Я почувствовал запах во сне… Тонкий, невероятно приятный, словно женские духи, или просто женский запах, сладкий, таящий где-то на нёбе и наполнивший меня немыслимым воодушевление и желанием. Как же так, запах во сне да к тому же такой желанный, и исходит из зловредного просвета? Теперь я не просто хотел добраться до него, я мечтал об этом, и дело, как ни странно, сдвинулось с мертвой точки: просвет словно стал ближе, хотя я не сделал к нему ни шага… И чем сильнее я отдавался запаху, тем сильнее разгоралось мое желание и тем ближе виделся просвет. Я осторожно двинулся вперед, боясь спугнуть это эфемерное состояние, которое позволило сдвинуться с мертвой точки. Просвет приближался, но дорога и окружение разительно менялись с каждым успешным шагом. Из-под земли вылезли корни толщиной с дерево, а деревья сверху и по бокам сжимались, пока не получилась своего рода нора, сплетенная из стволов, веток и корней. И чем ближе был просвет, тем уже становилась нора. Последние метров десять я полз по-пластунски, а чтоб вырваться из норы пришлось протискиваться, обдирая кожу, но все ж я это сделал и буквально вывалился из норы на полянку.
Вывалился — потому что уровень почвы там оказался на полметра ниже. Очутился я на огромной поляне, без конца, без края, покрытой разнотравьем. Ярко светило солнышко, и на голубом небосводе не наблюдалось ни единого облачка. Лес за моей спиной расходился широкой вогнутой дугой по сторонам, и, скорее всего, окольцовывал поляну. Только радиус дуги был слишком велик, и деревья скрывались за горизонтом справа и слева от меня. Единственное дерево возвышалось впереди, почти на стыке земли и неба. Если предположить, что во сне, как и наяву до горизонта километров шесть, то высота этого дерева должна была быть не меньше километра, а разброс его ветвей в ширину — около половины километра. Деревьев таких размеров я раньше не видел, но по форме и силуэту он чем-то напоминал дуб. Вернее Дуб, с большой буквы. Величие этого древа виделось даже с моей удаленной наблюдательной позиции.
Манящий запах исходил со стороны дерева. Терпкий, желанный, вдохновляющий, вводящий в состояние бездумной эйфории. Уж не дерево ли его источает? Ну типа ловушка, есть же такие цветы, которые подманивают насекомых запахом, они садятся на цветок, прилипают и начинают медленно перевариваться растением. Может это дерево таким же способом подманивает спящих людей? Пойду проверю.
Двигаться к Дубу пришлось опять же с помощью хотения и желания. Причем интересно, по отдельности ни физическое усилие, ни желание приблизиться к источнику аромата не срабатывали, и действовали лишь в совокупности. А совокупность эта часто терялась, то шаг собьется, то желание ослабнет, поэтому двигался в сторону Дубу я медленно, рывками и скачками, и устал от этого действия намного сильнее, чем от бега по алее.
Вблизи Дуб выглядел еще величественнее. Его крона словно пронзала небосвод, и создавала зону вечных сумерек под собой. Впечатленный размерами лесного великана, я не сразу сообразил, что он расположен на пригорке, и осознал это лишь тогда, когда ощутил, что в гору подниматься намного труднее, чем идти по плоскости.
На границе мрака, образованного тенью кроны Дуба, я внезапно остановился — браслеты на моих руках налились холодом, вероятно, предупреждая о чем-то. Логически рассуждая, они вряд ли стали бы предупреждать о чем-то приятном, если таковое имелось под кроной этого Дуба. Значит, впереди была опасность, и я настороженно стал взирать во мрак, и немало удивился, когда мрак воззрился на меня в ответ.
Вернее, не мрак, а сам Дуб. Он словно потянулся ото сна, и слегка приоткрыл один глаз. От этого «слегка» я едва не дал дуба раньше срока, настолько тяжелым и неприятным был этот взгляд. Неприятным, потому что видел меня насквозь, все мои грешки, надежды, убеждения, желания и мысли. Тяжелым, потому что я инстинктивно закрылся от него, но он смял мое сопротивление подчистую, как локомотив сминает положенный на рельсы гвоздь.
Затем Дуб мысленно хмыкнул и закрыл глаз, оставил лишь отголосок могучей и великой, но при этом какой-то «деревянной» мысли, которую можно было интерпретировать примерно, как «сам ты дуб». Стало неимоверно обидно, ибо, по мнению Дуба, я, как человек — не звучал гордо, а как личность — не стоил ровным счетом ничего. Да что там ничего, я ему еще и должен остался, за то, что он на меня отвлекся! С другой стороны, нашел на кого обижаться, на дерево! Не, реально, вот какая мне разница что обо мне думают сосны, когда я гуляю по лесу? Или, когда складываю из них поленницу, или когда подбрасываю их в печку?..
Теперь Дуб открыл оба глаза, и меня пробрало морозцем. Невооруженным глазом было видно, что он разозлился. Листья затрепетали, словно на ветру, от ствола пошел скрип — глубокий и нутряной, ветви угрожающе закачались.
Нет, ну а что он хотел? Больше — значит сильнее, сильнее — значит прав? Но это еще померить надо у кого больше. Да и не в размере правда. Я всегда считал, что она во взаимном уважении. Например, я не взгляну на муравья с презрением, только потому что он муравей, а я человек. Да и к людям, которые ошибаются на мой счет, я не отношусь с презрением, их заблуждения — это их право. А вот озвучивать свои заблуждения на мой счет — это уже их выбор. За него придётся отвечать. Будь ты хоть муравей, хоть человек, хоть дуб-переросток.
Между тем, на солнце набежала тучка, а браслеты охладились до температуры жидкого азота. Насколько я мог судить по клочку открытому еще моему взору небосвода, по нему со всех сторон неслись тяжелые черные тучи. Причем неслись странно, словно в одну точку устремлялись, расположенную где-то над Дубом… или где-то в его кроне… Момент, когда тучи наконец-то в этой гипотетической точке сошлись, запечатлелся басистым раскатом грома. Не громким, но тяжелым настолько, что земля под ногами заходила ходуном. Тучи, между тем, стремительным мутным потоком заскользили вниз по кроне, ударились оземь и разошлись по кругу туманной взрывной волной. Порывом, сопровождающим это светопреставление, меня отшвырнуло назад, и мир в тот же миг погрузился в серо-черный промозглый туман. Мне пришлось пальцами впиться в почву, иначе все усиливающийся облачный поток грозил сдуть меня куда-то на фиг.
Благо я вовремя вспомнил, что в этом месте желание и стремление являются не менее важными, чем физическое движение или попытка удержаться за рыхлую почву. Подкрепляя свои движения желанием, я поднялся, и двинулся вперед. Вероятно, сила моего желания двигаться была не так велика, как мне представлялось, поскольку продвигался я с наклоном градусов в сорок пять. Зато продвигался, и ветер не в силах был оторвать от почвы мою скособоченную тушку! Куда именно двигался я и сам толком не понимал, скорее всего — к стволу, а еще скорее — просто назло. Что я у ствола со своим «назло» делать собирался, пока также оставалось загадкой. Наверное, буду им бить наглую деревянную морду…
Неожиданно поток ветра истончился, и я со скоростью завалился вперед, врезавшись лбом во что-то твердое, никак — в тот самый пресловутый ствол… Вот и как в этой ситуации разобрать кто кому в морду дал? Кто сатисфакцию получил?
В редеющей облачной мгле раздался тихий смех. Дубу он принадлежать не мог, поскольку был удивительно чистым и приятным, словно журчание ручейка. Я поднялся и, потирая ушибленный лоб, с гордостью оперся о ствол. И гордость была не безосновательной, ибо только что я доказал превосходство человека, и всего человечества в лице этого человека, над глупым деревом, которое не поняло этого превосходства сразу. Решило размером взять, авторитетом, так сказать, задавить. Как клопа. Но клоп хоть мал — да вонюч… Э-э-э, в том смысле, что мал золотник, да дорог. Короче — чем громче шкаф, тем больше падает…
Дуб, к моему удивлению, промолчал, хотя на протяжении всего противостояния, я ощущал отголосок его гнетущего внимания. Зато смех повторился и на этот раз намного громче. Хотя не громче, а проникновеннее: он словно в душу мою вошел, которая, к слову, пустой была до сего радостного момента, а теперь наполнилась этим смехом, ожила, расцвела…
Я с удивлением огляделся. Кто же это так проникновенно смеется, что и солнышко ярче светить начинает, и Дуб уже не кажется таким уж дядей с большими ушами?.. Я огляделся, отошел от ствола и в нижних ветвях обнаружил Ее. Обладательницу, то бишь. И она своего смеха стоила.
Первое, что бросилось в глаза, так это то, что девушка была обнажена, и ее кожа имела приятный светло-коричневый оттенок. Она сидела, свесив одну и подобрав под себя вторую ногу. Длинные темно-коричневые волосы с серебристым отливом частично скрывали ее наготу. В больших зеленых глазах светилось веселье, любопытство и тоска, причем все это одновременно и в таких количествах, что невольно заражало и меня: мне тоже стало весело, любопытно и, почему-то, тоскливо… Браслеты опять укололи холодом, но как-то нерешительно, словно сомневаясь, а стоит ли уже дергаться?..
Мало того, что девушка была обнажена, так она еще и красива оказалась, необычайно. Да что там необычайно! Она была сказочно, божественно, неописуемо красива! Прекрасна! Это про нее сказано: ни, словом сказать, ни пером описать… я бы еще добавил — ни глаз отвести. И ведь действительно, глаза мои словно держал кто-то, не подчинялись они более моей воле… Ее лицо, формы тела, осанка, переливы волос и блеск очей создавали удивительное впечатление, словно умели говорить собственным языком, переводить который взялось почему-то сердце, а не разум… А говорили они, что вижу я совершенство во плоти. Я был восхищен, не мог ни пошевелиться, ни вдохнуть, ни взгляда оторвать, ни мысли собрать — я был буквально пленен увиденным образом неземной гармонии. Осадок от такого пленения остался двоякий: с одной стороны — непонятно, что это со мной происходит, а с другой — приятно, и плевать на то, что со мной происходит…
Девушка несмело улыбнулась, и это слегка ослабило чары. Я тяжело вдохнул, мотнул головой, и вновь воззрился на лесную красавицу. Она чего-то ждала, и это ожидание ощущалось все сильнее, разливалось по округе, как недавний туман, и заставляло почувствовать себя неловко. С удивлением я понял, что смущаюсь. Не помешало бы, для разнообразия, начать беседу, но я почему-то не находил слов там, где они обычно у меня лежали. Я был смущен до кончиков волос; мне отчаянно хотелось отвести взгляд, спрятать его в землю, но я не мог этого сделать, и от этого еще больше смущался.
ebooksa