Я медленно досчитал до семи и начал съезжать со склона вниз, он не был отвесным, имел небольшой уклон, и если не геройствовать, то с него вполне реально было спуститься, ничего попутно себе не повредив. Оказавшись на земле, я ломанулся к логову. Кровь сверххищника неприятно воняла, и точно не железом. Минут через пять моего бешенного бега за спиной раздался протяжный вой разочарования, а потом еще через мгновение содрогнулась земля. Вероятно, хищник спрыгнул с откоса.
Дальнейшее напоминало кадры из фильма ужаса, я убегал от лавины, крушащей и вырывающей деревья на своем пути. Я скатывался в овраги, забегал за пригорки, использовал любые причуды местности, которые помогли бы мне хоть чуть-чуть оторваться от преследователя. Изредка он ревел, и это было хорошо, я примерно представлял, где он находится. Несмотря на то, что я повредил ему две конечности, разворотил лопатку и грудь его скорость оставалась намного выше моей. В пещеру я заскочил прям в последний момент, как в остросюжетном блокбастере. Следом об стену пещеры ударилось массивное тело. Я тут же откатился от входа влево, уходя с прохода, и в пещеру проникла правая передняя лапа, в истом желании выскрести меня оттуда. Однако это было ошибкой, пока лапа пыталась нащупать меня внутри пещеры, я зарядил и почти вплотную разрядил в нее стрелу.
Взрывом кисть почти отделило от предплечья, в лицо мне ударило паром сожженной крови и плоти и ее брызги разлетелись по пещере. «Все, хана жилищу, я от этой гадости его в жизнь не отмою», — думал я, пуская в зверя очередную стрелу. Он, кажется, понял свою ошибку и попытался отползти в сторону, но учитывая то, что из здоровых у него осталась всего лишь одна лапа, не особо в этом преуспел. Стрела разнесла ему половину золотой маски, обнажив за ней пробитый череп и что-то вроде мозгов. Сверххищник все еще пытался выползти из зоны обстрела и почти успел повернутся ко мне спиной. Заряда ульты оставалось примерно одна девятая от того, что был до начала боя. Стрела попала под лопатку, в ту самую рану, нанесенную в самом начале боя. Тело зверя дернулось вверх, а задние лапы мелко-мелко заскребли землю.
Я зарядил стрелу всей оставшейся ультой и почти выйдя из пещеры выпусти ее. Финальный аккорд получился мощный, тело провернуло на бок, показав мне серо-голубое брюхо. Признаков жизни оно больше не подавало.
Неужели это все?.. Я не мог поверить в случившееся, но моему организму было на это наплевать. У меня пошел отходняк, руки мелко тряслись, ноги стали ватными, и я медленно стек по стенке пещеры. Я победил. Я победил! Невольно я заулыбался, потряс руками, успокаивая дрожь, сделал глубокий вдох. Да! Я сделал это!
Внезапно я обратил внимание на то, что начало темнеть. Выглянув из пещеры, я заметил, что небеса неестественно быстро для естественного заката наливаются темнотой. Затем из пещеры раздался капающий звук. Я посмотрел вглубь и увидел, что с потолка капает черная тягучая жидкость, она же медленно стекает по стенам пещеры. Стены менялись прямо на глазах, камень покрывался черной блестящей жидкостью, превращался в нее, а затем хлынул из пещеры, стремительным потоком вынося меня за собой…
Глава 31. Сновидение — темный эгрегор (вечер 31, ночь 31)
…Жидкость была более, чем странной, она не смачивала тело, не оставляла на нем ни влаги, ни следов. Поток этой жидкости не просто вымыл меня из пещеры, он начал распространяться дальше, растекаться по округе словно чернильная лужа или нефтяное пятно. От соприкосновения с ней почва менялась, она чернела и плавилась, сама становилась жидкой, а потом медленно затвердевала обратно, но уже в преобразованном, оскверненном виде. Приобретала стеклянистый блеск и остроту, превращаясь в море щербатого оникса со множеством острых выступов и граней.
Деревья, попавшие в зону действия растекающейся кляксы, скрючивались, чернели, теряли листву, становясь жалким остовом самих себя, мачтами тонущих кораблей. И они действительно тонули, медленно погружались в студенистую жидкость, кренясь при этом в разные стороны.
Почва подо мною успела полностью кристаллизоваться, и теперь ощущение было таким, словно мне в кровать насыпали битого стекла. Острые осколки впивались в спину, и я чувствовал, как из многочисленных порезов начинает сочиться кровь. Просто подняться без получения ранений разной степени тяжести не удалось — спину, руки и ноги расчертили кровавые полосы.
Я вновь был гол, словно попал в очередной сон, хотя не сон — кошмар. В босые ступни впивались десятки острых игл, и мне никак не удавалось нормально распределить свой вес и удачно выбрать положение чтоб не получать повреждения просто стоя на земле.
Экспансия нефтяной скверны прервалась метрах в тридцати от моего логова, превратив окрестности в некое подобие кладбища затонувших кораблей; деревья не успевали полностью погрузиться в твердеющий оникс, торчали из него как сюрреалистические мачты кораблей-призраков. С обратной стороны к границе пораженой зоны подступал серый слегка светящийся туман, стекался и плотнел, лишая возможности видеть окресности.
Небеса при этом налились чернильно-бархатной темнотой. В них царила непроглядная темень, словно я попал внутрь пустой коробки, но при этом откуда-то сверху лился призрачный свет, заставляя ониксовую почву блестеть и искриться.
Из вещей у меня остались только браслеты — одежда, колчан и лук пропали. Вход в пещеру тоже пропал, его залила затвердевшая жижа, превратив заодно весь склон в ониксовый монолит. Ступни как-то притерлись к поверхности, ощущение впивающихся в них стеклянных осколков пропало, осталось лишь легкое покалывание, словно я стоял на стекловате.
Надо было выбираться отсюда, трудностей с перемещением, когда надо было не столько идти, сколько хотеть идти, вроде бы не возникало. Попробую добраться до пелены тумана и посмотрю, что за ней. Если я попал в некое подобие сна, то ониксовая его часть явно была враждебна мне, агрессивно воздействовала на мое состояние, пыталась разрушить меня или как минимум усложнить существование. За туман осквернение почвы вроде не пошло, значит там хотя бы стоять будет не больно, но возможно начнутся другие проблемы, например удушье.
Как только я сделал первый шаг в направлении тумана, послышался басовой гул, низкий и неживой. Он словно голос одинокого горлового певца раскатился по округе. Оникс откликнулся, отреагировал на голос, стал мелко-мелко, едва заметно подрагивать. Вновь усилились болезненные ощущения в стопах. В тумане на границе пораженой зоны стали проскакивать белые сполохи, словно искорки по наэлектризованной кошке.
С телом сверххищника начались жутковатые перемены. Дым, которым он струился после моего обстрела, словно бы стал жидким и вязким, он по-прежнему поднимался вверх, но теперь делал это медленно, претерпевая по ходу подъема метаморфозы, на подобие тех, что претерпевает вода в невесомости. Рваные раны на его теле наполнились жидкостью, потеряли глубину и восстановили, словно бы «выгнули», повреждения обратно. Остальное тело со стеклянным нутряным звуком начало кристаллизовываться, становясь непрозрачным подобием почвы. Стыки конечностей потекли мглистым туманом, таким же туманом становились шипы на гриве, делая ее визуально более мягкой и шелковистой, как после просмотра рекламы шампуня хэдэншолдерс. Происходившие с мертвым давеча телом изменения ничего хорошего мне не предвещали. Вероятно, ониксовая скверна действует на него не в пример благоприятнее, чем на меня, а горловой гул, по всей видимости еще и лечит. К гадалке не ходи — наша битва еще не закончилась, а может как раз только и начинается. Вероятно, это существо действительно было неким драконом, раз вокруг происходит такая мистика…
К первому звуку-голосу присоединился второй, такой же мерзкий и замогильный, но звучащий в другой тональности. В теле зверя начала разгораться алая искра, словно тлеющий уголек, раздуваемый ветром, и его тело скрючило судорогами. Искра выглядела сверхъестественно даже на фоне всего происходящего — она словно находилась где-то в глубине тела, но при этом как-то умудрялась просвечиваться сквозь него, вызывая разлад в восприятии и вообще в сознании. Сила судорог, сотрясающих дракона, увеличивала интенсивность, но уменьшала амплитуду, тело теперь словно дергалось само в себя.
Третий голос присоединился к хору замогильщиков, и вибрирующий хищник стал проваливаться, погружаться в почву, а у меня в левом верхнем углу появился таймер и повел неспешный обратный отсчет. Активизировавшаяся часть интерфейса с одной стороны порадовала — значит есть он, и даже в кошмаре может проявиться, с другой стороны удручила — жить мне оставалось всего ничего. Цифры в этот раз были черными, словно тени самих себя прежних, что только прибавило и без того переливающегося через край драматизма всей этой ситуации.
Когда мечущееся в судорогах тело монстра полностью утонуло в ониксе, раздался четвертый голос, и таймер слегка ускорил свой роковой бег.