— Японские актёры на сцене особо не обнажаются. В фильмах они в таком виде или слишком худые, или заплывшие жиром, смотреть невозможно. Посмотри американские фильмы или спектакли на библейские сюжеты. Там у всех, вплоть до статистов, подтянутое, мускулистое тело, — начал Такэи. Он смотрел любые фильмы исключительно с точки зрения культуриста. Как сапожник, который смотрит кино ради обуви.
По мнению Такэи выходило, что даже самый талантливый актёр без мощной мускулатуры ничего не стоит. Игра такого актёра, может, и годится где-то на задворках культуры, но классическую личность, ценность личности как таковой представить на сцене он не может. «Только люди с высокоразвитой мускулатурой способны показать на сцене все человеческие ценности!» Упадок и измельчание интересов происходят оттого, что интеллектуалами считаются личности печальные, слабые, уродливые, бледные, худосочные, плоские, жалкие (Такэи любил прилагательные), старообразные, тусклые, с тонкой бумажной конституцией. Или, наоборот, свиноподобные, пузатые, вялые, спотыкающиеся на каждом шагу, словно прибитые волной, похожие на червей, обросшие жиром людишки. Более того, этим жутким чудовищам отводят место в высших слоях общества. Мускулы и только они — наглядный образец для определения ценности человека. Тем не менее люди об этом забыли, неопределёнными критериями замутили моральные, эстетические, общественные ценности.
А всё, что ослабляет и подтачивает мускулы, — зло. Мускулы — единственная берущая начало в мифологии, характерная черта мужчины — в наше время оказались самой бессильной частью тела. Трагические образы мужчин — закованный в цепи Прометей, обвитый змеями Лаокоон — с их прекрасной мускулатурой так и стоят перед глазами. Но теперь, когда мускулы ни во что не ставят, загоняют в угол, мужская трагедия стала абстрактной. Куда ни глянь, мужчины ведут карикатурный образ жизни. Истинное мужское достоинство должно жить в приукрашенных трагедией прекрасных мускулах. А на деле его основой сейчас служат никчёмные вещи: положение, богатство, способности, костюм от первоклассного портного, булавка для галстука с бриллиантом, дорогая машина последней модели, сигара.
Физическое развитие утрачивает значение в обществе потому, что люди пренебрегают пользой развитой мускулатуры. Само по себе это пренебрежение (печальная, достойная сожаления ситуация) — реальность, которую нельзя отрицать. И повернуть вспять на пути продвижения культурной жизни, где всё больший вес обретают идеи ненужности физической силы, так сразу не получится.
Такэи истово верил в силу лимона, поэтому строчки Уитмена продекламировал, запивая лимонадом: «Если что-нибудь священно, то тело людей священно. Слава и сладость мужчины — признак мужественности здоровой. У мужчины, у женщины чистое, сильное, крепкое тело красивей красивейшего лица».[17]
Обычный спорт скорее сохраняет исконную полезность мускулатуры, увеличивает её по частям, облагораживает для определённых дисциплин. Только в мире спорта ещё остались следы давних схваток один на один. Сила всех задействованных в дзюдо сгибающих мышц; поразительная сила, с которой гребцы рассекают воду во время регаты, их спинных мышц, мышц, соединяющих кости плеча и спины, бицепсов, мышц предплечья и бёдер. Сила мышц спины и ног у регбистов и футболистов; сила в плечах у дискобола; сила грудных мышц у пловцов… Всё это приводит к мгновенным, как вспышка молнии, действиям, однако в радости их осуществить, радости их наблюдать неизменно присутствует слава прошлого, блеск прошлого. В обновлении рекордов мы полагаемся на будущее. Весь спорт сейчас опирается на то, что осталось от физической силы, которая практически исчезла, поэтому времена, когда она поистине блистала, не просто давнее прошлое. Обычный спорт — всего лишь копия потерянной славы, переписанная легенда.
Такэи задумал не кратковременное возрождение физического труда. И не совершенствование изначальной борьбы. С одной стороны, он ставил целью полное восстановление и всестороннее развитие физических способностей. С другой — намеревался очистить культуризм от прагматичного подхода, создать, что называется, «чистые мускулы» (Такэи любил и часто повторял это новое слово), чтобы на этой почве возродить высокую этическую и эстетическую ценность, которые испокон веков заключались в физическом облике человека.
Такэи решительно утверждал:
Привычным для нас видам спорта нечего вложить в завтрашнюю культуру. Они нацелены в основном на силу, быстроту, высоту и упускают из вида абсолютную ценность мускулатуры как таковой, поэтому не несут полезного культурного заряда. У мускулов рук, например, идеальная форма, чтобы наилучшим образом выполнять работу, для которой они предназначены: поднять вещи, ударить, потянуть, нажать. Несмотря на это, представление о красоте человека вышло далеко за рамки этих функций, приобрело другую, независимую эстетическую и этическую ценность: в противном случае не возникло бы такого понятия, как «греческая скульптура». Поэтому, чтобы приобрести самостоятельную ценность, нужны тренировки не в броске или ударе, на первый взгляд бесполезные. Мускулы необходимо тренировать, имея целью сами мускулы. Конечно, красивое тело греков — это результат воздействия солнечного света, ветра, спортивных занятий, мёда. Но сейчас природа умерла. Чтобы достичь того поэтичного физического совершенства, нужен иной способ: искусственно тренировать мускулы ради них самих, и ничего другого… Стоит подумать о лице. — Такэи показал на своё невзрачное, с выпирающими скулами и узкими глазами лицо. — Дикари обсуждают только его формальную красоту или уродство, функциональность не обсуждается. Чем это помогает воздуху проходить через ноздри, рту — пережёвывать пищу, глазам — видеть, ушам — слышать? Всё это, конечно, важно, но второстепенно. Основываясь на минимальных различиях в расположении глаз, носа, рта, люди решают, красива внешность или уродлива и даже насколько духовна личность. Настало время таким же образом взглянуть на мускулы… Конечно, духовность явно пассивна по отношению к функциям глаз, ушей, рта, за активную роль отвечает только выражение чувств, которое зовётся мимикой. Ведь человек за долгую историю усвоил жизненную привычку считывать с лица желания и чувства других. В противовес этому мускулы любой части тела наделены действенной, активной ролью, их труд направлен вовне: проявление чувств заметно лишь благодаря не имеющим отношения к чувствам двигательным функциям… Однако это ещё не всё! Мускулы служат не только для этого. — Такэи опять поиграл мышцами груди под натянувшейся рубашкой. — Надо подумать. Какова ценность чувств, душевного состояния? Почему они считаются тонкими? В человеческом теле мускулы наименее заметны! Чувства и душевное состояние — огонь, воспламеняющий их, некое проявление их существования. Нельзя утверждать, что при малейшем мышечном напряжении эмоции, не обладающие такой уж ценностью, — гнев, слёзы, любовь, смех — изобилуют оттенками физического воплощения. Набухание, расслабленность, радость мускулов, их улыбка, деликатный цвет кожи, глубина усталости, на которую указывает небольшая разница в том, как сияет утро и как светит вечер, сверкание капелек пота. Явив свой живой лик, они свидетельствуют о непрерывных изменениях: так перестраивается горная скала, которая из чёрной угольной шахты превратилась в растительную, лилового цвета громаду, и движение солнечного луча за один день её целиком преобразило… Стоит посмотреть и на горе страдающих мускулов. Это намного печальнее, чем скорбь, выражаемая чувствами. Услышать стенания сводимых судорогой мышц. Они отчётливее сердечных. A-а, чувства не важны. Душевное состояние — тоже. Невидимые мысли не представляют ценности!.. Мысли, как и мускулы, должны быть наглядными. Куда лучше, когда мускулы выражают мысли, зарытые внутри, во мраке. Дело в том, что мускулы тесно связаны с личностью, они многограннее чувств, похожи на слова, но более отчётливы. Иначе говоря, мускулы — «проводники мысли», затмевающие слова.
Такэи, до сих пор беспрерывно вещавший, вдруг встал и поднял Осаму.
— Ну, пошли. Я буду тобой руководить.
Они пересекли проезжую часть, наполовину скрытую вечерней тенью многоэтажки, и вошли в закопчённое, мрачное здание спортивного зала. Помещение секции тяжёлой атлетики приняло их неласково. Пыльная бетонная комната походила на тюремную камеру, из-за плохо пригнанных раздвижных стен доносились тихие стоны, страшное натужное дыхание, вздохи, восхищённые вскрики. Когда раздвинули перегородку, в нос Осаму ударил тяжёлый запах пойманного зверя. Запах пота и ржавого железа. Увиденное напомнило Осаму пыточную камеру.
Древние каменоломни, тяжкий труд молодых рабов.
В свете ассоциаций с Древним Римом это помещение никак не походило на спортивный клуб. Молодые люди с усилием раскручивали мощные спины, захватывали зубами тяжести, вызывали дрожь бёдер. Полная тишина, ни вскриков, ни окликов, только молодая плоть — страдающая, напряжённая, в каплях пота, с толкающейся в жилах кровью.
Тренировка по тяжёлой атлетике на сегодня закончилась. Занимались только младшие члены секты Такэи. Один привязал ноги к поднятому концу наклонённой доски и, откинувшись на спину, поднимал и опускал тяжёлую штангу. Другой приседал с гирями. Третий, лёжа на скамейке, поднимал такую же тяжёлую штангу над грудью. Кто-то садился и вставал с железным грузом на плечах. Кто-то, наблюдая, как вздуваются руки, поднимал до плеч и опускал утяжелённые съёмными железными дисками гантели. Кто-то, наклонившись и расставив ноги, опускал до самого пола тяжёлую штангу, затем снова, напрягая локти, поднимал её на грудь. Осаму всё это казалось чудовищным, в чём-то ужасным, в чём-то карикатурным. И выглядело так, словно каждый молча отбывает возложенное на него наказание.
Однако в этой каторжной работе было что-то привлекательное. Полуобнажённые молодые рабы, все как один были озабочены мрачной тайной плоти, которую не могли постичь. И потолок, где в вечернее время не горел свет, и пыльный пол, и старые железные снаряды — всё было мрачным, сияли только мускулы. Присмотревшись, можно было заметить, что мышцы каждой части тела чрезвычайно чувствительны. Осаму никогда ещё не видел столь чувствительных мышц. Один из юношей наклонился — и сразу же на боку отчётливо выступили мускулы, подобные узлам верёвки. Даже у тех, кто ничего не делал и стоял спокойно, отдыхал, временами в теле, как отклик, от мышцы к мышце пробегала быстрая волна, будто в гневе вздымались мускулы рук. Осаму решил: то, что говорил Такэи, очень правильно.
— Прежде всего разденься до пояса. Я посмотрю на твоё тело, — надменно произнёс Такэи, который был ниже ростом.
В таком окружении застесняешься своего худого тела. Но Такэи потянул полуобнажённого Осаму за руку и подвёл его к зеркалу. В зеркале отразилось то, что Осаму не хотелось бы видеть. Выпирающие рёбра не так явно, но всё-таки угадывались.
— Смотри, — произнёс Такэи. — У тебя плотные кости, поэтому сейчас беспокоиться не о чем. В нынешнем состоянии? В нынешнем состоянии ничего не нужно, ты ведь так думаешь. Тут ясно выражена твоя долгая, полная излишеств жизнь. Кожа не блестит, как должно быть в твоём возрасте, нет подобающей молодости энергии, ты бледноват, бессилен, в общем, желеобразен, как тофу.
Несколько учеников Такэи, услышав комментарии, со смехом окружили Осаму. По сравнению с их мощными торсами его обнажённое тело выглядело намного стройнее, белее и слабее.