Проблема ощущается не только в индивидуальном, но и в общественном сознании. Современная культура переживает кризис традиционной модели мальчишества.
Почему стал таким всемирно популярным образ Гарри Поттера? Этой теме посвящена огромная культурологическая литература (Wannamaker, 2006). Самый популярный мальчик планеты обладает типичным набором мальчишеских добродетелей: он отважен, социально успешен, верен в дружбе и всегда побеждает. Вместе с тем Гарри сугубо нестандартен, и не только потому, что он волшебник. Этот невысокий очкарик не атлетичен, не увлекается спортом, не любит драться, много читает, в числе его ближайших друзей не только мальчики, но и девочки (зато его враги – типичные булли), он эстетически и эмоционально чувствителен, что делает его психологически ранимым. Недаром его образ привлекателен как для мальчиков, так и для девочек всего мира, а ревнители гегемонной маскулинности обвиняют его в андрогинности, «неправославии» и чуть ли не в голубизне.
Тоска по новому типу мальчишества представлена и в культуре Индиго. Никакого реального научного смысла понятие «дети Индиго» не имеет. Сколько их, каковы их психофизиологические и прочие свойства – никому не известно. Это причудливая смесь откровенной мистики, утопических ожиданий нового мессии, в роли которого на сей раз выступают дети, противоречивых описаний реально существующих одаренных детей и протеста против авторитарного и формального воспитания. Однако в нем есть глубокий гуманистический и социально-педагогический смысл. Родитель, который поверит или захочет поверить, что его ребенок Индиго (а нам говорят, что среди детей моложе 10 лет Индиго составляют 97 %, неужто ваше чадо этого недостойно?), будет внимательнее прислушиваться к нему, принимать его индивидуальность, поддерживать самоуважение, поощрять творческие порывы, выбирать ему учителей и занятия не по своим, а по его критериям, и т. д. и т. п. Но разве не этому учили все классики педагогики Нового времени, которые понятия не имели ни о разноцветной ауре, ни о право– и левополушарности? Причем они имели в виду не особую породу или «расу», а самых обычных, массовых детей.
Интересно, что люди, свободные от мистики и космических завихрений, связывают появление «новых детей» с изменением социальных условий. Вдумчивая старая учительница и многодетная мать пишет о двух волнах «других детей» в российском образовании. Первой было поколение акселератов, родившихся в начале шестидесятых годов. «Они были другими даже внешне. Дети хрущевской оттепели, не знавшие голода, хорошо одетые, они были стройными и уверенными в себе. Телевизоры и магнитофоны в каждой семье знакомили их с последними веяниями моды и лучшими образцами популярной музыки… Они вызывали острое раздражение старшего поколения учителей тем, что никак не желали принимать то, что казалось им бессмысленным: палочную дисциплину, почтение к взрослым вне зависимости отличных качеств этих взрослых, веру в идеологические штампы». Вторая волна пришла в начале 1990-х, причем «главной особенностью этих новых детей была какая-то удивительная для нашей грубой действительности хрупкость. Их реакция на резкость в любом ее проявлении была почти шоковой… Но зато открытость к любой новой информации, радость познания, контактность создавали им другого рода защищенность». Эти дети отличаются «обостренным чувством собственного достоинства, необыкновенной интуицией, общительностью и раскованностью» (Иващенко, 2008).
Не будем упрекать учительницу математики, что она не заметила связи описанного ею эффекта свободы с особенностями социального происхождения своих учеников («в каждой семье – магнитофоны» – ха-ха!), которое едва ли может коррелировать с «полушарностью». Но то, что современная эпоха требует иного отношения к детям и расширения их личной автономии, причем это требование имеет всеобщий характер, никакому сомнению не подлежит.
Подведем итоги.
1. Квинтэссенция гендерно-возрастных особенностей – образ «Я», система самооценок и самоуважение. Однако этот конструкт включает в себя множество компонентов, динамика которых может быть разнонаправленной.
2. Общее направление развития самосознания у мальчиков и девочек до начала пубертата более или менее одинаково, индивидуальные различия заметно перевешивают половые. Однако девочки лучше вербализуют соответствующие процессы, что существенно облегчает им самораскрытие. Мальчики, ориентирующиеся на канон гегемонной маскулинности, испытывают в этом отношении значительные трудности.
3. Важный гендерно-специфический компонент самосознания – телесное «Я». Разница между девочками и мальчиками в этом вопросе очень велика, но не столько в степени, сколько в объектах озабоченности. Хотя ослабление гендерной поляризации сказывается и на этой сфере, основные предметы озабоченности и стратегии ее преодоления остаются гендерно-специфическими. Это имеет важное прикладное значение для детской психиатрии, а также теории физической культуры и спорта.
4. Данные о гендерно-возрастной динамике самоуважения противоречивы. Хотя общее самоуважение у мальчиков, как правило, выше, чем у девочек, его индикаторы недостаточно определенны, а благотворная для мальчиков повышенная уверенность в себе часто превращается в опасную для них самоуверенность.
5. Высокие самооценки и самоуважение мальчиков отлично вписываются в нормативный канон гегемонной маскулинности, но завышенный уровень притязаний и неопределенность критериев сплошь и рядом приводят к разочарованиям и драмам, которые мальчики-подростки и юноши не в состоянии вербализовать.
6. Оборотная сторона гегемонной маскулинности – синдром самозванца: мальчик думает, что не соответствует нормативным ожиданиям, это делает его бытие «неподлинным» и снижает общую удовлетворенность жизнью. Это особенно опасно в периоды социальных кризисов и кризисов индивидуального развития.
7. Психологически данная ситуация конструирует две группы риска. Первая – мальчики из бедных и необразованных семей, которым с детства близок «силовой» канон мальчишества, но которые в ходе развития обнаруживают, что следование ему не только не обеспечивает им социального успеха в мире взрослых, но часто оборачивается против них. Вторая – наиболее интеллектуально и художественно одаренные мальчики, чья индивидуальность заведомо не вписывается в жесткий канон бесструктурного монолита, вызывая у них сомнения в собственной маскулинности.
8. Изменить транскультурный стереотип мальчишества мы не можем, но в условиях быстро меняющегося мира социально-педагогическая стратегия обязана принимать во внимание а) множественность типов маскулинности и б) многообразие индивидуальных мальчиков. Усилия взрослых должны быть направлены к тому, чтобы мальчик как можно раньше осознавал плюралистичность бытия и возможность выбора, в соответствии с его индивидуальными особенностями, разных жизненных путей, включая компенсацию одних качеств и достижений другими. Более гибкое воспитание дает мальчику дополнительный источник силы, позволяя не сломаться на крутых виражах истории и своей собственной непростой, но именно поэтому интересной жизни.
Глава 5. МАЛЬЧИК В СЕМЬЕ
Правильное воспитание детей в том, чтобы дети видели своих родителей такими, каковы они в действительности.
Я не знаю и не могу знать, как неизвестные мне родители могут в неизвестных мне условиях воспитывать неизвестного мне ребенка, подчеркиваю – «могут», а не «хотят», а не «обязаны».
В «не знаю» для науки – первозданный хаос, рождение новых мыслей, все более близких истине. В «не знаю» для ума, не искушенного в научном мышлении, – мучительная пустота.
Положение мальчика в семье – один из самых сложных аспектов нашей темы. Чтобы описать его, нужно ответить, как минимум, на следующие вопросы. Что значит быть сыном в определенной культуре? Кого родители больше любят, какие требования они предъявляют сыновьям и дочерям, есть ли для них специфические наказания и поощрения? Как все это варьирует в зависимости от типа семьи и домохозяйства? Как складываются взаимоотношения мальчика с его отцом, матерью, братьями и сестрами и другими членами семьи? Насколько эффективна семейная гендерная социализация в разных сферах деятельности?
Отечественная гендерная педагогика, по большому счету, делает лишь первые шаги (Штылева, 2008), а традиционное семьеведение подобных вопросов обычно не ставило. Практически у нас есть два типа публикаций. С одной стороны, в последнее время (раньше их не было) появляются хорошие, живо написанные книги и статьи практических психологов, посвященные особенностям развития и семейному воспитанию мальчиков (Леус, 2008; Достовалов, Мальцева, 2008). Такие книги дают хорошую пищу для ума, но многие их рекомендации основаны на житейском опыте и классических психологических и психоаналитических теориях, применимость которых к современным условиям никто не проверял. С другой стороны, семье и семейным ценностям посвящено немало социологических исследований. В рамках Российской академии образования функционирует Государственный НИИ семьи и воспитания, с 1994 г. выходит специальный журнал «Семья в России». К сожалению, некоторые статьи, мягко говоря, трудночитаемы. Чтобы доказать оригинальность своей концепции, чуть ли не каждый второй автор предлагает собственный, ни на чей другой не похожий, понятийный аппарат, но эти словесные новации слабо подкреплены эмпирически, ни солидной социальной статистики, ни собственных доказательных данных за ними не стоит. Обвинять кого-то в таком положении вещей несправедливо. Первое национально-репрезентативное социально-демографическое исследование «Родители и дети, мужчины и женщины в семье и обществе» (далее – РиДМиЖ), в рамках международной исследовательской программы ООН «Поколения и гендер», осуществлено лишь в 2004 г., его результаты только начинают публиковаться (Родители и дети…, 2007). До интересующих меня вопросов авторы еще не дошли, и неизвестно, когда дойдут.
ebooksa