— Девочка моя, просто ответь.
— В морге, ты меня тогда жутко разозлил.
— Не в морге, — я поцеловал ее в нахмуренный лоб. — У Алекса, лет шесть назад, во время Кинара и тогда я тебя тоже "жутко разозлил". Настолько, что ты подарила мне наш первый поцелуй, хотя потом провела, как мальчишку.
— Тот наглый врайт! — она грозно сдвинула тонкие бровки. — Это был ты! — притворно рыкнув, она принялась меня щекотать, я рассмеялся.
— Я не боюсь щекотки, маленькая моя, — проурчал я, плавясь от бережных прикосновений, тая от нежности, теряясь в счастье.
— Значит, ты не ревнивый? — хитро улыбнулась она, убирая руки. Я перехватил тонкие запястья, поцеловал каждую ладошку и подмял Обсидиану под себя.
— Я ревнивый, я очень ревнивый, безумно ревнивый! — прорычал я ей в шею, а она засмеялась. Счастливо, безудержно, и этот простой звук отдавался во мне сотнями маленьких вспышек, миллионами жгучих молний.
Я поймал ее шальной взгляд, погладил щеку, убирая седую прядку, такую же как теперь и у меня.
— Я убью любого, слышишь? Любого мужчину, который слишком долго будет держать тебя за руку, который будет улыбаться тебе, который подойдет слишком близко или будет смотреть слишком пристально. Я…
— Сумасшедший демон, — она пальчиком очертила контур моих губ, отчего я вздрогнул. — Ты — единственный. Понимаешь, глупый? Для меня единственный. — С улыбкой блаженного идиота, я, наконец, смог разжать сведенные судорогой челюсти, перевернулся на спину, подтягивая Диану к себе. Надеюсь, она понимает, она знает, во что ввязалась. — А еще ты что-то говорил про дождь? — прищурила она свои невероятные глаза.
— Дождь?
— Ну да. Что-то про то, что ты устроил потоп у Алекса, решив, что я там. Но вот только я связи не улавливаю.
— Я чувствую тебя через дождь, слышу через него, когда полностью выпускаю демона. Всегда, — она озадаченно сдвинула брови.
— В смысле всегда?
— Ох, девочка моя, я знаю тебя гораздо дольше, чем ты думаешь, чем я сам думал. Я впервые услышал тебя, лет двенадцать назад. Даже не тебя, а твой крик. Ты говорила, что тебя разбудил дождь, вернул к жизни, — она смотрела на меня во все глаза. Такая, удивленная, такая озадаченная и… такая красивая. — Это был мой дождь. Это я тогда бесился и метал молнии, потому, что каким-то придуркам удалось украсть мою сестру. И потом, я тоже слышал тебя, твои истории. И волновался, когда долгое время ты хранила молчание, и скучал по твоему шепоту и едким комментариям, и это мой дождь плакал вместо тебя. Вот только понял я это совсем недавно…, - она ничего не сказала, только легко поцеловала меня в уголок губ.
— Мне всегда казалось, что дождь меня слышит, даже иногда отвечает. И я не боялась казаться глупой или злой или сукой. То, что я говорила… там мои чувства, те, что я могла и позволяла себе испытывать. Я рада, что все это время их действительно кто-то слышал и это не очередная моя паранойя.
— Теперь в этом нет необходимости, — я задержал дыхание, ожидая ответа.
— Да, в этом нет необходимости, — тихо подтвердила она. Выдох.
Через какое-то время маленькая охотница уснула на моем плече, устроив ладошку там, где так отчаянно, но все еще неверяще трепыхалось мое сумасшедшее сердце. А я боялся заснуть, боялся спать. Мне казалось, стоит только закрыть глаза, и Обсидиана вновь исчезнет, скользнет тенью прочь и растворится в мире. И я зависну где-то посередине между ничто и нигде.
Такая красивая, такая невероятная, такая… моя. Ее кожа стала бронзовой, волосы чуть выгорели на солнце, а на носу появились едва заметные веснушки. Оказывается, у нее есть веснушки!