Служу Советскому Союзу 3

22
18
20
22
24
26
28
30

— С почты, бабушки, с почты, — ответил я неопределенно, махнув рукой в сторону отделения. — Вот, разношу письма, телеграммы. Работать начал недавно, купил ботинки, будь они неладны. Они ещё не разношены, вот и натер мозоль… А вы местные? Всех тут знаете? А то я новенький, пока ещё со всеми не познакомился… Кто тут живет?

На меня тут же обрушилась лавина информации по поводу живущих в радиусе километра. Как у всех лиц пожилого возраста, у бабушек был дефицит общения. Ну да, дети разъехались, внуки только на лето — пообщаться особо не с кем, только если с такими же людьми на стадии «счастливого доживания». В моё время подобные бабушки оккупировали интернет и теперь свободно болтают часами по скайпу и другим соцсетям. В СССР же объектом для коммуникации престарелого поколения была лавочка.

Так надо ли говорить — насколько женщины были рады подставившимся свободным ушам? Да ещё такого уважительного молодого человека, причесанного, аккуратного… И это в то время, когда молодежь начинает распробовать западную культуру и юноши начинают носить длинные волосы, во время сильного ветра становясь похожими на пьяные одуванчики.

Мне оставалось только поддакивать, покачивать головой, а иногда задавать наводящие вопросы. Вот и всё, что нужно для счастья пожилым людям.

Я терпеливо слушал, ведь в сферу моих интересов входила семья Чикатило, живущая на первом этаже соседнего дома. Да, рассказали и про них. А также про то, что жена, сын и дочь Андрея Романовича укатили к бабушке в Родионово-Несветайскую на неделю. Теперь Андрей Романович холостякует один дома.

Что же, это было для моего дела как нельзя кстати. Счастливое стечение обстоятельств, так сказать. Я потратил на разговор полтора часа, зато в это время смог продумать и даже рассмотреть пути подхода.

Ночью можно было проникнуть без особых проблем — я даже с помощью проволоки сумел подтянуть и вытащить из оконных щеколд задвижки. Металлические штырьки с трудом вышли из покрашенных скоб. Всё-таки привычка оставлять форточку открытой подвела Чикатило.

Я бы вошел и раньше, но прогуливающиеся по ночному воздуху молодые парочки спугнули меня. А одна парочка даже уселась на лавочке, где ещё днём я сидел с бабушками. Парень с девушкой занялись любовным курлыканьем, а я терпеливо ждал в кустах шиповника.

Если бы эта парочка не смылась, то мне пришлось бы откладывать проникновение в дом маньяка. Но, Фортуна и в этот раз мне улыбнулась — с первыми лучами солнца пара исчезла, словно утренняя роса.

Залезть в окно было делом техники. Пока ещё советские граждане под играющий гимн размыкали глаза, я разомкнул окно и бесшумно проник в квартиру.

И вот теперь, сижу перед человеком, который не совершил своего первого убийства, но уже начал приставать к девочкам в интернате, в котором преподавал. Пока что его дьявольские наклонности были в зарождающейся стадии, но… Я решил, что их нужно пресечь заранее. Чтобы не находили растерзанную девятилетнюю девочку возле моста через реку Грушевку. Или чтобы не убивались родители двенадцатилетней девочки , а потом ещё семерых детей в возрасте с девяти до шестнадцати. И остальных…

Чтобы не расстреливали из-за него других людей, ложно обвиненных и с выбитыми показаниями. Чтобы могли жить пятьдесят шесть людей, которых нашли изуродованными, порой изнасилованными, и даже со следами каннибализма.

Может быть я не прав, ведь я не судья и не имею права судить до совершения всех этих преступлений, но…

— Три-четыре, продолжаем. Наклониться, выпрямиться. Наклониться, выпрямиться, — вещало радио.

Ну что же, продолжаем, значит, продолжаем.

Я вдохнул, выдохнул и встал со стула. Подойдя к мужчине, я тронул того за плечо. Он вздрогнул и тут же открыл глаза.

Моя ладонь сразу же накрыла ему рот. Чикатило испуганно заморгал, задергался, но я прижал палец к губам:

— Тихо, не нужно криков. Я сейчас кое-что скажу и уйду. Ты не будешь кричать, хорошо? Кивни, если понял.

Мужчина снова моргнул два раза, а потом кивнул. Я неторопливо убрал руку с его лица.

— Вы кто? Почему вы здесь?