Страж зверя

— Это тяжело, — еще одна слеза оставила кровавый след на щеке Ри.

— Я знаю. Я очень хорошо это знаю, — перекинула на плечо косу, принялась ее расплетать.

Рина ушла в ванную, видимо успокаиваться. Умница-девочка, все у нее получится. Я же смотрела на затухающий огонь, чувствуя, как внутри колотится тьма. Уже совсем не чужая, уже почти своя. Реакция князя на наш поцелуй меня озадачила, и сейчас я пыталась понять, что бы это могло значить. И как назло мыслей не было.

Может, смелла?

Инструмент привычной тяжестью лег в руки, пальцы пробежались по струнам. Еще раз и еще. Но слова не шли, мелодия упорно ломалась, изгибалась, лишь раздражая. Через двадцать лучей в комнату скользнула Карина, села на кровать, поджав под себя ноги. Я поставила непослушный сегодня инструмент у кресла, откинула голову на спинку.

— Ты умеешь играть? — тихо спросила вампирша.

— Да. Я же не всегда была ассасином, — легкое любопытство мелькнуло на лице Карины. Ладно, это лучше, чем слезы. — Первым, кого я убила, был мой муж.

— Ты была замужем? — и без того большие глаза вампирши превратились в два бездонных удивленных озера. Я усмехнулась. — Он был твоим нареченным?

— К счастью, нет, — сама мысль об этом заставляла чувствовать холод, я передернула плечами.

— Почему «к счастью»? — она нахмурилась, всем телом подалась вперед.

— Карина, поверь, тебе не понравится моя история. Лучше пойдем спать, встаю я рано.

— Я буду спать здесь?

— Ну не думаешь же ты, что в самый темный оборот ночи я отпущу тебя одну бродить по улицам Бирры? Тем более ввиду последней полученной от тебя информации.

— Тогда я не против сказки на ночь, пусть и страшной.

Я пожала плечами, запустила в камин еще одного пересмешника и уставилась на огонь.

Мой отец был баронетом, мама — дочерью богатого торговца. И оба были слегка не от мира сего: увлекались древней историей гномов, их артефактами, магией, преданиями и поверьями, жизнью еще до восьмисотлетней войны.

Они любили меня, я любила их, но увлечений не разделяла, кроме, пожалуй, пристрастия к дорогам. Я таскалась за ними хвостиком, когда подросла. Постоялые дворы и ночевки в лесу были привычнее домашней обстановки, еда, приготовленная на костре, вкуснее, а мужские брюки в тысячу раз удобнее платьев. Я задыхалась в городе, мне было мало места, не хватало открытого неба, фонари слепили глаза и не давали смотреть на облака и звезды. Скрип колес, ржание лошадей, шум ветра в кронах деревьев и звуки смеллы были лучшей колыбельной. Мама играла практически постоянно, научила и меня. Но, несмотря на все это, родители все-таки дали мне вполне светское образование, правда я никогда всерьез не думала, что оно мне пригодится. Мне интереснее было сидеть перед костром, нестись наперегонки с отцом и ловить рыбу. Я вообще была неугомонным ребенком. Неугомонным, но счастливым.

Счастье кончилось в двадцать.

Родители уехали к западным гномам и не вернулись. В горах случился обвал. Я осталась дома в тот раз, потому что накануне умудрилась заболеть. Не знаю, к счастью или нет.

После смерти родителей появились охотники за приданным, какие-то дальние родственники, друзья и прочая шушера. Ни с кем из них дел я иметь не хотела, было противно и тошно. Я пыталась жить, что-то делать — сейчас уже и не вспомню. Хватило меня на год. Через год пустила дом с молотка, забрала причитающиеся деньги и ушла из города. Я все еще думаю, что, останься я там, свихнулась бы.