– Я ему скажу, что ты воспользовался своим служебным положением и приказал мне проиграть. Тенежиян поверит и устроит тебе головомойку.
– А потом я тебе. Только намылю не только голову, но и шею.
– Кстати, штурман, – поспешил сменить тему Кушнер, – какая самая популярная глубина погружения была на прошедшей вахте?
– Сто девяносто семь.
– Спасибо.
– Кушайте, не обляпайтесь.
Я спустился палубой ниже в каюту командиров боевых частей, достал дневник, замаскированный под конспект первоисточников классиков марксизма-ленинизма, и стал писать о жизни героев-подводников: “Нет повести печальнее на свете…”
Замполит материализовался в каюте неслышно, как слуга инквизиции. В руках он держал стопку книг. Сверху лежал “Вий” Гоголя. Моё услужливое воображение прокрутило кадры из одноименного кинофильма с Леонидом Куравлевым и Натальей Варлей: бледный бурсак часто крестился в меловом круге, по периметру которого летала в гробу панночка.
Volens-nolens (волей-неволей) подумалось о
Я закрыл дневник и убрал на полку. Замполиту была видна лишь надпись “Конспекты”.
– А дайте мне, Антон Иванович, Гоголя!
– Ты что, штурман, “Вия” не читал?
– Читал. Люблю, знаете ли, Николая Васильевича. Наслаждаюсь его слогом.
– Возьми что-нибудь другое.
– Беру Гоголя. Мне через пять часов на вахту. Я сейчас спать лягу.
Я взял “Вия”, поставил на полку рядом с конспектами и стал расправлять койку.
– Отдыхай, штурман.
Я кивнул, разделся, повесил у изголовья ПДУ – портативное дыхательное устройство, и, взлетев на второй ярус, почти мгновенно уснул.
… Сон освежил, принес долгожданный отдых. Вахта началась легко.
Командир вызвал интенданта и приказал “отменно накормить штурмана”.