Хищная ухмылка осветила лицо учёного. Увидев её, Эмма поняла, что лучше бы она дальше жила в железном гробу.
— Каких образцов? — переспросила она, прекрасно понимая, о чём говорит Билл.
— Ну, ты ведь и сама знаешь, — сказал королевский учёный. — Кровь, моча — это самый минимум. В тот раз, с выжившим солдатом, мы были слишком гуманными — ты ведь так и не подпустила меня к телу. Я бы предложил срезать побольше плоти.
Билл крутанул меж пальцев скальпель — и Эмма вдруг осознала, что делает он это далеко не в первый раз. Она попыталась закричать, но одна из медсестёр заткнула ей рот, в то время как другая вогнала шприц со снотворным ей в шею.
Она уже почти отключилась, когда услышала последние слова Билла:
— Не волнуйся. Мы не будем отрезать в местах, не скрытых одеждой. Никто ни о чём не догадается.
Когда она поднялась на палубу, было уже утро. Капитан спал, положив шлем на лицо. Томми изо всех изображал бодрость, но по его замедленным движениям и заторможенной улыбке Эмма легко распознала переутомление. Шаман перебирал перья и касался каждого окровавленным пальцем. Эмма присела рядом:
— Что ты делаешь?
— Молюсь. Я совершил ужасный грех. Но я им не стыжусь. Хотя и должен.
— Что же ты сделал?
— Убил своего младшего брата.
Эмме показалось, что она ослышалась:
— Прости?
— Да, такое бывает. Даже чаще, чем ты думаешь. Я его убил не так, как он того заслуживал. Не в честном поединке, не в дуэли один на один. А пристрелил его тогда, когда он доверял мне больше всего.
— На этом корабле был твой брат?
— Да. Его поставили командиром судна. Я даже и не знал, что это будет он. Очень многое изменилось с момента, когда я ушёл из Союза. Я отрезал все связи, специально залез туда, где меня никто не найдёт. И всё же.
— Ты никогда не говорил, откуда ты.
— А о чём говорить? Я совершил грех, мне пришлось уйти. Вот и всё.
— Какой же грех?
— Скажем так, в вашей культуре это назвали бы богохульством.