Короли серости

— Но есть люди, которые считают, что только курьерам можно доверять. Что же, разубеждать их нет смысла. Другой вопрос: а верят ли нам курьеры?

Томми даже не знал, что и ответить. Не успел он раскрыть рта, как Эймс вдруг засуетился:

— Ох, проклятье, чуть не прошли мимо. Видишь вон тот бережок? Высади-ка меня там, рулевой.

Марцетти замедлил ход и стал приближаться к суше.

— Так за что вас убили? Неужели кто-то злится за дела десятилетней давности?

— На Нижние Уровни уже всем плевать. Они припомнили мне Кровавый Четверг.

Томми замер. «Ах, вот оно что».

Бунты в Приютах случались редко, ещё реже они заканчивались успехом. При первых же сигналах тревоги Информаторий удалённо отключал утилизаторы, поэтому бунтовщики оставались без огнестрела. Дальше шли переговоры и дела решались полюбовно.

Но не в этот раз. Рабочие, вырвавшиеся за стены и казнившие директора, скандировали лозунги. Смерть, ревущая и плачущая, размахивающая факелами и дубинками. Они приближались, и приближались быстро. Полиция должна была разобраться с ними, но что-то в очередной раз пошло не так. Приюты принадлежали Синдикату, а не Башне Правосудия. Значит, и бунт подавлять должны солдаты.

Он стоял в первом ряду, уткнув приклад в плечо, моля Бога, чтобы не пришлось выстрелить. У него уже выпали все зубы с правой стороны, но он держался. Если гнить, то уж до конца. Солдатом, а не убийцей рабочих. Молодой лейтенант, он только получил свои погоны и нашивку в виде розы на грудь. Ещё не хватало умереть сразу после такого успеха.

По коммуникатору пронеслось: «Открыть огонь».

И что-то произошло. Из его отряда вышел боец. Малохольный, щуплый, но вдруг показавшийся Томми невероятно большим. Джаред Саро. Долбаный очкарик.

— Я не буду стрелять, — твёрдо произнёс он.

Томми запаниковал. В конце концов, он был лейтенантом. Он отвечал за действия своих солдат. И он знал, что надо стрелять. Даже если это зло. Даже если его арестует полиция, а трибунал осудит как военного преступника. Всем будет плевать, кто отдал приказ. Особенно когда все солдаты в унисон будут твердить, что приказа не было, ведь капеллан не зря провёл с каждым разъяснительную беседу.

Томми выстрелил Джареду в грудь, и он упал.

За выстрелом раздался второй. И ещё один. И ещё. Солдаты стреляли в толпу, а озверевшие рабочие бросались вперёд, на пули, на обнажённые штыки, на щиты и дубинки. Двести пятьдесят три человека погибло, больше трёхста оказались в реанимации.

Конечно, Томми судили. Но ему до конца не давала покоя мысль, кто же отдал приказ. Не почудился ли он ему? А если и почудился, стоило ли выбирать ссылку, а не казнь?

Только об этом он и думал пять последних лет, вспоминая железный гроб с прорезью для глаз: в Башне очень любили компактность. Сунуть катетер для питания, ещё парочку для отправления нужд — и поставить «шкаф» с узником к стенке отбывать срок наказания. Чтобы он каждую минуту думал о выборе, который сделал. Чтобы он сожалел о произошедшем. Чтобы когда через месяц придёт комиссия, он подписался на любое другое наказание.

Сколько всего он упустил, находясь во Вне. Как ему сейчас хотелось оказаться внутри Города в момент, когда выяснилось: полковник Ричард Эймс приказал расстрелять толпу. И Томми Марцетти оказался ни в чём не виновен.

Армия солгала публике. Эймс не уходил в отставку. Просто его убрали с глаз подальше, пока не пришло время для «трудных решений».