Короли серости

22
18
20
22
24
26
28
30

— Вряд ли я смогу избавиться от тьмы до самой смерти. Впрочем, и жить мне осталось не совсем много. Главное, что у тех, кто снаружи, ещё есть шанс. Они должны решить сами, для чего они живут — и стоит ли жизнь того, чтобы её продолжать.

Томми сумрачно кивнул. Он не стал больше ничего говорить. К чему были теперь слова?

Жар от пламени окатывал их обоих с головы до ног. С гибелью Катрины исчезнут последние якори, удерживавшие тьму в реальности. Всё вернётся на круги своя. Люди, захваченные Эдемом, посчитают, что им привиделась массовая галлюцинация. Никто не вспомнит о полковнике и о том, что он пытался сделать. Церковь предпочтёт забыть провалившуюся операцию. И где-то там, в других мирах, будут мирно жить деревни, созданные Эймсом и Насифом, оставив позади кровавую историю, что привела к их появлению.

Вик посмотрел на свои опалённые ладони. Бог погибнет вместе со своими детьми, а значит, с миром всё будет в порядке.

Шорох раздался позади Вика, заставив его обернуться. Там, рядом с двумя искалеченными телами, сидела медичка — и рука её была протянута к капитану.

— Я не позволю тебе умереть, — прохрипела она. — Ни за что. Так легко ты не отделаешься.

* * *

Он проснулся от громких криков, которые перекрыли размеренное пиканье кардиомонитора. Ожидая воплей страданий, он слегка удивился, когда услышал команды офицера.

— Ну куда-то ты это тащишь? Тебе же сказали — не в штаб, а в лагерь для военнопленных! Как это вообще можно перепутать?! Ты! Да, ты! Что встал? Помоги ему! Клянусь Освободителем, без карты вы и свою задницу не найдёте! Ты как дышать не забываешь, а?

Голову рассекла боль, словно от похмелья. Кривясь, Вик поднялся с кушетки и опустил ноги на пол. Кроме медицинской сорочки на нём ничего не было. Оперевшись о край, он обнаружил, что снова остался без правой руки. «Легко пришло, легко ушло», — с едва сдерживаемым раздражением подумал Вик.

Ему выделили отдельную палатку. Анора постаралась, без сомнений. Справа от кушетки стоял стол с небольшой стопкой документов, а напротив, в углу, располагалось кресло. Принюхавшись, за запахом медикаментов Вик уловил тонкий аромат духов. Принцесса была здесь и не раз. Бросила всё, лишь бы понаблюдать за любимым — убедиться, что он не умрёт во сне.

Кое-как отсоединив электроды от груди левой рукой, Вик спрыгнул на пол. Холод обжёг его босые ноги, а от резких движений потемнело в глазах. Кое-как справившись с накатившей тошнотой, Вик прошлёпал к выходу. Расстегнув замок, он отдался хаосу внешнего мира.

Перед ним распростёрлась огромная долина, изрытая траншеями, утыканная бункерами, изуродованная разорванными трупами и взрывными воронками — и вдали над всем этим возвышались монструозные белые стены, испещрённые зияющими бойницами. Небо над Карасом заслонял плотный дым — похоже, не все пожары ещё удалось потушить. Казавшиеся с такой высоты муравьями солдаты сновали повсюду, перетаскивая мертвецов к утилизаторам. Серые колонны пленных медленно, словно траурные процессии, двигались от города к лагерям первенцев.

Вик попытался вдохнуть полной грудью — и закашлялся: слишком уж сильны были запахи войны. Тем не менее, больше всего ему сейчас хотелось курить.

Позади него царил организованный хаос. Работали машины, перетаскивая ящики с места на место, пролетали грузовые вертолёты, солдаты деловито сновали туда-сюда. Временные и постоянные здания блестели на солнце. Разрывали шум объявления по громкой связи, возвещающие, что вскоре в лагерь прибудет Максимилиан Штрауд, а значит, стоит поторопиться.

— Дело рук моих, цари, узрите и отчайтесь… — тихий, хорошо поставленный голос каким-то образом звучал одновременно благоговейно и насмешливо. Из толпы навстречу Вику выплыл смуглый седой старик с длинными волосами — в этот раз без перьев в них. Почему-то на нём была униформа первенцев. — Как тебе картина, Виктор?

— Не скажу, что внушает радость, — пожал плечами капитан и скривился от боли. — Я знал, что ты придёшь, Арстан. Или ты бы предпочёл, чтобы я называл тебя по твоему настоящему имени… Заакси?

Пророк сааксцев покачал головой.

— Отец волен называть меня как ему угодно. Это не изменит моего отношения к нему.

— И оно?..

— Скорее презрительное.