Среди этого разгула так и бросалось в глаза лицо Медведева, красным пятном. За столом скульптора, как всегда, сидели бородатые студенты. Геннадьич их не любил, и презрительно фыркал, когда они приходили. Он считал их выскочками из-за бороды, а те очень странно прозвали Геннадьича «битником». Что это означает — никто не знал в вестибюле, во всяком случае, Геннадьич пока еще никого не бил, да и не в том он пребывал возрасте, чтобы заниматься таким баловством.
Борисыч поискал взглядом внучку.
Сашка устроилась возле оркестра. Мест, в общем-то, не было, но официантки усадили ее вместе с компанией за служебный стол. Сашка с подругой лизали из ложечек мороженое, а их еще желторотые тонкие кавалеры важно отпивали черный кофе из чашек и, щурясь, курили дешевые сигареты.
Все Сашкины кавалеры вызывали у него чувство настороженности. Он считал, что молодые люди ужасно распустились, и все время ждал неминуемой беды.
«Ишь, целый день, наверное, в футбол гуляют, а теперь черное кофе пьют».
То, что они сосали черный кофе, — было ему совсем не понятно, и оттого вызывало подозрение.
После паузы заиграл оркестр, и Сашка пошла танцевать со своим кавалером. Кавалер взял ее за талию, и Борисыч невольно сказал: «Но-но». Сашка, видно, почуяв, глянула в его сторону. Борисыч отвел глаза, сделал вид, будто бы очень интересуется одной сердитой парочкой.
Полненькая женщина упрекала худого, плохо бритого мужчину, а тот хмуро молчал, только нервно дергал коленом. И дергал он, наверное, незаметно для себя в такт оркестру. Борисыч исподтишка, стесняясь, посмотрел на колено женщины. Оно виднелось из-под подола юбки в виде белого полумесяца, и тоже отбивало такт. Тогда Борисыч взглянул на свои ноги, они сами притоптывали под оркестр без его на то позволения…
— Папаша, с нами рюмочку, — окликнули люди, которых он видел впервые.
Он почти не пил и в выходные, может, полстакана в праздник, а на работе и вовсе ни-ни.
— Ни-ни, — так он и ответил им. — Я на службе!
Но один в очках не поленился, встал и подошел, покачиваясь. От него густо несло спиртным.
— Мы просим, батя, — сказал он, улыбаясь, а глаза его сквозь очки казались круглыми и выпуклыми.
— Ни в коем случае! — отрезал Борисыч, но ему льстила настойчивость этих людей. Уважают!
Ему кивали и другие, звали: «Борисыч, с нами посиди». Он казался себе всеобщим баловнем-любимцем. Все его ласкают, а он кокетничает, избегает, еще не с каждым сядет за стол.
Но что-то мешало празднику быть полным, что-то маленькое, незаметное, точившее внутри. Он вначале счел это беспокойством за внучку. Однако, слава богу, танцу пришел конец, и Сашка вернулась за стол живая и невредимая, а заноза по-прежнему тихонько сидела в груди.
Часам к десяти публика пошла по домам. И первым, поразив вестибюль, навострил лыжи скульптор Медведев. В зале еще гремел оркестр, еще горели все люстры, и кухня принимала заказы, а скульптор вышел трезвый, как стеклышко, и подал номерок.
— Что так? Андрей Васильевич, неужто это ты? — не поверил глазам Борисыч.
— Все! Хорошего понемножку, — ответил Медведев и, взяв из рук Борисыча плащ, протянул ему как бы взамен десять рублей одной красной купюрой.
Борисыч разом пришел в себя, с достоинством отвел руку с десяткой:
ebooksa