Яна подалась вперед — но он, не оборачиваясь, двинулся прочь, с трудом раздвигая стекленеющий воздух. Наверное, он убегал. Убегал изо всех сил, которых у него больше не было — жалкий, одинокий, равнодушный ко всему старик. Это — последний раз, подумала Яна, глядя в его спину. Больше я его не увижу. Никогда. Нигде. Она поискала в себе горечь — но нашла лишь пустоту, темную и легкую, как вечернее небо.
Она подперла щеку ладонью, глядя на черное зеркало Коги, плавающее в густых сумерках. Слабо улыбаясь, поднесла к глазу халцедон, и вода налилась густым цветом, как самый крепкий кофе в мире. Горячего кофе хотелось страшно. И есть хотелось — обычной, простой, понятной еды. Придется подсвечивать тропинку телефоном, но даже так она доберется до гостиницы за час и завтра же сядет в самолет. Но пока ей хотелось побыть здесь еще немного — одной, как давным-давно, до того, как она разделила свои тайны, и они отрастили зубы. Здесь было хорошо одной. Наверное, что-то в ней так и останется на Коги, и дети, которые тайком придут сюда играть — дети, которые, может, еще и не родились — почувствуют, как нечто следит за ними.
Яна надеялась, что это нечто не будет голодным.
0. ВМЕСТО ЭПИЛОГА
…Когда Полинка, с распухшим носом и красными глазами, но умытая и почти спокойная, выходит из ванной, Ольга наливает две кружки крепчайшего чаю, усаживает ее за стол и начинает рассказывать. Она рассказывает про Голодного Мальчика и дядь Юру, и Полинка кричит, чтоб он отстала, и закрывает уши, но все-таки не убегает, и Ольга продолжает говорить. Она рассказывает про Деню и Егорова, и Полина вытаскивает пальцы из ушей, прижимает ладонь ко рту. Ее глаза распахиваются широко-широко, и у Ольги дергаются уголки губ — но она не задает вопросов. Не сейчас. Давясь чаем и колупая ногтем клеенку, Ольга рассказывает про Грушу. Про милицию. Полина слушает, а Ольга рассказывает про сгинувшую на материке Янку…
Потом ее история заканчивается.
— Вот так, — говорит Ольга, помолчав. — Поэтому я… — ее голос дрожит, и она снова замолкает. Разглаживает на коленях длинную домашнюю юбку. — Я буду молиться, чтобы ты все забыла, — тихо говорит она, и Полинка фыркает.
— Ага, забыла, — говорит она. — Ты прямо думаешь, что его, — она заводит глаза, указывая в потолок, — можно уговорить. Как будто он слышит… А он ничего не слышит! Ты что угодно говори — он все проворонит…
Ольга вздрагивает и опускает глаза под топазовым взглядом.
— Он слышит, — твердо отвечает она. — Я теперь знаю.
— Ты как маленькая, — буркает Полинка, и Ольга фыркает чаем. Капли цвета воды в Коги разлетаются по столу. Ольга хватает салфетку и ослабевшей рукой смахивает их с клеенки. Заглядывает в прозрачные глаза дочери. Думает: простит ли она меня?
— Нам теперь исповедаться придется, да? — тонким голосом спрашивает Полина.
Ольга с сомнением качает головой. Вспоминает дядю Сашу, скорчившегося над телом своего лучшего друга. Отдачу выстрела. Умиротворенное лицо Фильки, истаивающего в крадущейся с моря темноте. Говорит уверенно:
— Нет.
Думает: теперь хотя бы не придется прятать тайны у человека-вороны. Машинально снимает с рукава клочок шерсти и бездумно скатывает его в тонкую ниточку.
…На кафедре пованивает — почти как в папиной темнушке. К бумажной пыли добавился тухловато-кислый запашок плохо выделанных шкур. Яна озирает пустой кабинет — и впервые понимает, насколько он похож на папин. Воняет от новой выставки масок над столом Клочкова, деревянных, украшенных перьями, хвостами и клочьями меха. Ухмыльнувшись, Яна бросает на стол ведомость — хоть к пересдаче нормально подготовились — и заглядывает в кружку. Морщит нос на подсохшую кофейную гущу.
Из-под стола Клочкова доносится шорох, постукивание и басовитое гудение, и Яна вскакивает, сжимая кулаки. Подброшенное адреналином сердце колотится в горле; с трудом проталкивая воздух сквозь стиснутые зубы, она крадучись двигается к столу. Из-под крышки доносится гулкий удар и ругань, а потом завкафедрой, цедя сквозь зубы что-то замысловатое, вылезает из-под стола с коробкой в руках.
— А, Нигдеева, привет, не слышал, как вошла, — рассеянно говорит он, вынимает из коробки узорчатую рожу и роняет обратно. — Вот, дошли руки коллекцию Ракарского разобрать. Считай, по наследству досталась, вместе со столом… — он вытаскивает новую маску, обрамленную мохнатым черным мехом, с вороньим черепом, вделанным прямо в лоб. — Жуть, а?
— Жуть, — кивает Яна. Клочков щурится:
— Я смотрю, ты развлеклась в отпуске, — говорит он. — Откуда такой роскошный фонарь? Опять с носителями фольклора беседовала? — он машинально потирает шрам на лбу.
ebooksa