Вадим Павлович поглядел на люстру. Но было удивительно тихо — ни топота, ни голосов. И люстра больше не вздрагивала.
— Нам, кажется, повезло, — сказал опять кто-то из сотрудников. — Они сели на клей.
Громцев включил селектор:
— Лазуркин, где ты?
— Тут я! — раздался бодрый голос Лазуркина. — Детей вернули на исходные, Вадим Павлович. В вестибюль!
— Как они?
— Сломан один фанерный ящик, зонтик, опрокинута ваза с цветами. Будете с ними говорить?
— Буду.
Громцев подошёл к двери, осторожно открыл, выглянул. Потом все двинулись по коридору.
Шли молча.
Даже Наташа помалкивала, комсомольский вожак: слишком нервно был настроен Вадим Павлович.
Заведующий механической мастерской Иван Евтеевич катил по коридору тележку к себе в мастерскую. Тележка была погнута.
Стеклодув Николай и его помощница Пунченок снимали с полок различного цвета сосуды и колбы.
Митя Нестеров очищал от мусора отверстия вентиляции, проверял исправность климата.
В вестибюле стояли ребята.
Громцев вышел на балюстраду. Она была построена вверху, между колоннами. Для какой надобности, неизвестно.
Может быть, впервые и понадобилась для разговора с массами.
— Дорогие дети! — сказал Громцев. — Все мы вас любим, вся наша страна…
— А почему не пускают? — раздались голоса.
И толпа задвигалась, зароптала, готовая вновь подняться морской волной. Лазуркин начал судорожно оглядываться, искать свой взвод.