Скованный

В девять лет Томас впервые открыл чердак. Пахло сеном и древесиной, но он был пуст. В одиннадцать он познакомился с рок-н-роллом. В тринадцать — с травкой. Он приходил на чердак, когда родители сводили его с ума, когда было скучно, когда хотел спрятаться, покурить, послушать музыку или просто отдохнуть.

Томас касается книжных полок, давно уже поваленных на пол. Он смотрит в окна и видит себя. Он открывает дверь своей комнаты, в котором витает запах дешевого курева.

Томасу было четырнадцать, когда тринадцатилетняя Диана по какой-то нелепой случайности залезла на чердак.

— Привет, — говорила она. — Я твоя новая соседка.

В тот день Томас понял, что Диана — лучший способ уйти от реальности. Поэтому с тех пор они курили вместе. Чердак стал пристанищем их любви. Их отношения зрели под крышей ветхого дома.

Томас выходит в подъезд и ступает на шаткую лестницу. Она скрипит и крениться. Томас лезет наверх.

— Тихо, — говорила Диана в шестнадцать. — Пока еще рано.

— Я больше не могу, — шептал Томас.

Затем шел дождь.

— Давай, — шептала она.

Томас задирал ей юбку и отодвигал трусики. Когда дождь барабанит по крыше дома, ничего не слышно. Ни стонов, ни шорканий, ни шлепков.

Томас чувствует запах Дианы. Даже сейчас, спустя почти двадцать лет, он не изменился.

Все те же балки, к которым он прижимал ее. Трещины разрушали их. Музыка до сих пор отдавалась эхом. Струйки дыма еще не растворились в воздухе.

Чердак. Они приходили с утра и не уходили до самого вечера. Совсем еще юные и беззаботные. Молодые и прекрасные.

Томас прекрасно помнит этот дом. Но помнит его другим. Ярким, живым. Сейчас окна и двери выбиты, местами он проседал, словно ломаясь на двое. Руины детства. Остатки памяти.

Томас — призрак. Где-то здесь, в этом заброшенном доме, витает призрак его матери. Он заглянул в ее комнату — пусто.

— Папа! Папочка!

Томас оглянулся.

— Зачем ты убил меня, папочка?!

Понедельник. Метро. Толкучка. Как пролетели выходные? Их не было.