— Фашисты, — шепнул мне про пижонов Грегор.
Особенностью кабачка служит еще один обычай: «Здесь все знакомы!» Такое объявление висит на стене.
Сначала все шло тихо и мирно.
Потом, тоже как у Лариных:
Наконец в соседнем зале, отделенном от нашего аркой, раздается песня. Нельзя сказать, чтобы очень благозвучная, зато исполняемая навеселе. Наши немцы упрашивают меня спеть что-нибудь из русских песен и уверяют, что меня кабачок будет слушать с удовольствием. Я поупрямился, потом мне вдруг самому захотелось спеть «Ноченьку». Певцы из соседнего зала мне аплодируют и просят: «Громче!»
Хлопают и наши актеры. А золотая молодежь за соседним столом, вместо аплодисментов, вдруг поднимается на ноги, со своими дамами, и громко запевает «Дейтшлянд юбер аллес». Нашей мирной «Ноченьке» противопоставлен воинственный, упраздненный революцией 1918 года императорский гимн Гогенцоллернов «Германия превыше всего»!
Смотрим — наше благочестивое семейство, с дочкой на выданье, встает и выслушивает заштатный имперский гимн от первой строфы до последней стоя. Мы сидим, актеры тоже, переглядываемся. Сидит и публика за аркой.
Фашисты спели, садятся. После короткого общего молчания сдержанно возобновляются разговоры. Немецкую речь мы с Сандриком разбираем уже свободно. Слушаем…
Дама за нашим столом упрекает Отто и Грегора в невежливости. Дескать, следовало подняться на ноги, когда исполнялся «немецкий гимн». Отто возражает: какой гимн? Это песня реакционной партии!
Загибая пальцы, он называет страны, где ему случалось побывать: Англия, Франция, Швейцария, Греция, Индия — список внушительный, — а затем перечисляет буржуазные партии, для примера, в одной только Франции, где их десятки.
— Если б я всегда вставал, когда та или иная партия запевает свои песни, у меня бы ноги отвалились. Пусть встает, кто хочет, а я посижу. У меня бифштекс простынет. Я встаю при звуках лишь одного гимна, пролетарского «Интернационала»!
— Ах! — восклицает наша дама. — Зи зинд каин дейтше! (Вы не немец.)
— Как?! — возмущается Отто и бьет себя кулаком в грудь. — Я не немец? Да у меня отец владелец трех пивных заводов в Баварии!
Разумеется, это фантазия. Отто гамбургский рабочий. Между тем в разговор вступают пижоны. С ними у Грегора и Отто разгорается политическая перебранка.
— А вы бы встали, если б мы запели «Интернационал»? — вызывающе спрашивает Отто. — Нет? Так и от нас не требуйте. Ха-ха! Они убеждены, что будущее Германии «ауф вассер» (на воде)! «Им вассер» (в воде) — вот где будущее вашей, империалистической Германии! На смену ей идет Германия рабочая, она поет свой «Интернационал»!..
Пижоны кричат, грозят кулаками. Я щиплю Отто за колено:
— Ты с ума сошел! Попадешь в полицию! Вспомни, какая карточка у тебя в бумажнике!..
Коммунист Отто проживает в Берлине по чужому паспорту. Его ищут, чтобы привлечь к суду за речь на митинге гамбургских судостроителей во время их последней стачки. Всем отделениям уголовной полиции разослана карточка Отто, оттиснутая на листике фотобумаги бок о бок с физиономией взломщика сейфов. Экземпляр этой парной карточки лежит сейчас у Отто в бумажнике, похищенный для него коммунистом, работающим по заданию партии в уголовной полиции. Только что, перед заходом в «Хофмансшенке», Отто показывал нам этот шедевр германского политического розыска и хохотал, объясняя, с какой честно́й компанией насильственно его сосватало католико-социал-демократическое правительство.
На мои предупреждения он не обращает внимания.
— Чепуха! Бирбанкполитик! (Политика на скамье пивной!) Самое большее, переночую в полицейском участке, утром выпустят. Паспорт у меня в порядке.
ebooksa