— Где Дарл? — говорили они.
А он с ней там, под яблоней, на ней лежит. Он там, чтобы кошка не вернулась. Я сказал:
— Дарл, ты кошку будешь отгонять?
И на нем лунный свет лежал пятнами. На ней тихо лежал, а на Дарле пятна вздрагивают.
— Ты не плачь, — я сказал. — Джул ее вытащил. Не плачь, Дарл.
Сарай еще красный, а был краснее, чем сейчас. Тогда он взвивался винтом, а звезды летели навстречу, но не падали. Сердце кололо, как от поезда.
ДАРЛ
Уже довольно давно проезжаем мимо рекламных досок: аптеки, закусочные, одежда, готовые лекарства, гаражи, кафе, — и цифры на указателях убывают все круче: 3 мили, 2 мили. С вершины холма, снова влезши в повозку, мы видим плоское покрывало дыма, как будто неподвижного в послеобеденном затишье.
— Дарл, это город? — спрашивает Вардаман. — Это Джефферсон? — Он тоже отощал; лицо у него осунувшееся, напряженное, полусонное, как у нас.
— Да, — говорю я.
Он поднимает голову и смотрит на небо. Сужая круги, они повисли там, как дым: при видимости формы и умысла никаких признаков движения вперед или вспять. Мы снова влезаем в повозку; там на гробе лежит Кеш, и нога у него облеплена осколками раздробленного цемента.
Потрепанные, унылые мулы со стуком и скрипом везут нас под уклон.
— Придется показать его доктору, — говорит папа. — Видно, без этого не обойтись.
У Джула на рубашке, там, где она прикасается к спине, медленно проступает черный жир. Жизнь была создана в долинах. На древних страхах, древних вожделениях и отчаяниях ее вынесло на холмы. Поэтому и надо всходить на холмы пешком, чтобы ехать под гору. Дюи Дэлл сидит спереди, на коленях у нее газетный сверток. Когда мы спускаемся с холма на ровное место, где дорога сжата двумя стенами деревьев, она начинает потихоньку поглядывать налево и направо. Наконец говорит:
— Мне слезть надо.
Папа поворачивается к ней. На его помятом профиле написана досада, ожидание неприятности. Повозку он не останавливает.
— Зачем?
— Мне в кусты надо, — говорит Дюи Дэлл.
Папа не останавливает повозку.
ebooksa