— Все сгорело, — сказала она. — Надо еще кукурузы, Нэнси.
— А ты всю положила? — спросила Нэнси.
— Да, — сказала Кэдди.
Нэнси посмотрела на нее. Потом взяла сковородку, высыпала обгорелую кукурузу себе в фартук и стала отбирать зерна длинными темными пальцами. Мы смотрели на нее.
— Больше у тебя нет кукурузы? — спросила Кэдди.
— Есть, — сказала Нэнси. — Есть. Смотри, тут не вся сгорела. Нужно только…
— Я хочу домой, — сказал Джейсон. — Я все расскажу.
— Тсс! — сказала Кэдди.
Мы прислушались. Голова Нэнси была уже повернута к двери, глаза ее наполнились красным отблеском от лампы.
— Кто-то идет, — сказала Кэдди.
И тогда Нэнси опять начала издавать этот звук, негромко, сидя у огня, свесив длинные руки между колен; и вдруг по всему лицу у нее выступили крупные капли; они бежали по лицу и скатывались на подбородок, и в каждой капле крутился огненный шарик от огня в очаге.
— Она не плачет, — сказал я.
— Я не плачу, — сказала Нэнси; глаза у нее были закрыты. — Я не плачу. Кто это идет?
— Не знаю, — сказала Кэдди; она пошла к двери и выглянула. — Ну, теперь придется идти домой. Это папа.
— Я все расскажу, — сказал Джейсон. — Я не хотел идти, а вы меня заставили.
У Нэнси по лицу все еще бежали капли. Она повернулась на стуле.
— Послушайте, скажите ему… Скажите, что мы будем играть. Скажите, что я за вами присмотрю до утра. Попросите, чтоб он позволил мне пойти с вами и переночевать на полу. Скажите, что мне и тюфяка не нужно. Мы будем играть. Помните, как в тот раз было весело?
— Мне вовсе не было весело, — сказал Джейсон. — Ты мне сделала больно. Ты мне дыму в глаза напустила.
Вошел отец. Он посмотрел на нас. Нэнси не встала со стула.
— Скажите ему, — попросила она.