— Сюда его, сюда, — сказал Макдендон. Они навалились. Негр перестал сопротивляться, залез в машину и тихо сидел, пока остальные занимали места. Он оказался между парикмахером и фронтовиком и сидел, прижав локти, сомкнув колени, чтобы к ним не притрагиваться, лишь торопливо перебегал глазами от лица к лицу. Битюг вскочил на подножку. Машина тронулась. Парикмахер приложил к губе платок.
— Что это с тобой, Пинк? — спросил фронтовик.
— Ничего, — сказал парикмахер. Они снова выехали на большую дорогу и повернули прочь от города. Второй автомобиль отстал, чтобы не тащиться в туче пыли. Они неслись вперед все быстрее; последние дома окраин остались позади.
— Проклятье, от него воняет! — сказал фронтовик.
— Это исправим, — сказал коммивояжер с переднего сиденья, где он расположился рядом с Маклендоном. Битюг на подножке ругнулся в жаркий поток воздуха. Парикмахер вдруг потянулся вперед, тронул Маклендона за руку.
— Дай я выйду, Джон, — сказал он.
— Выпрыгивай так, нигеров подблудок, — сказал Маклендон, не повернув головы. Он ехал быстро. Позади, как будто сами по себе, метались в пыли фары второй машины. Вскоре Маклендон свернул на дорогу поуже. За нею никто не следил, и она была вся в ухабах. Впереди лежала территория заброшенного кирпичного заводика — отвалы красноватой глины и поросшие бурьяном и вьюнком бездонные чаны. Там некогда пасли скотину, пока однажды владелец не хватился одного из мулов. Хотя он старательно тыкал во все чаны длинным шестом, но даже дна нигде не обнаружил.
— Джон, — сказал парикмахер.
— Прыгай, — сказал Маклендон, швыряя машину по ухабам. Рядом с парикмахером раздался голос негра:
— Мистер Генри.
Парикмахер подался вперед. В прокопченной трубе дороги тьма налетала и уносилась прочь. Все их движение было как дутье в погасшей топке: прохлада, но совершенно мертвая. Машина прыгала с ухаба на ухаб.
— Мистер Генри, — сказал негр.
Парикмахер яростно задергал дверцу.
— Эй, осторожнее! — вмешался было фронтовик, но парикмахер пинком распахнул дверцу и вымахнул на подножку. Перегнувшись через негра, военный попытался схватить его, но он уже прыгнул. Машина неслась дальше, не сбавляя скорости.
От толчка он покатился, ломая одетые пылью стебли бурьяна, и оказался в канаве. Вокруг взметнулась пыль, и он лежал, задыхаясь и давясь в потугах рвоты, среди отвратительного потрескивания иссохших стеблей, пока не промчался и не замер вдали рокот второй машины. Потом он встал и пошел, прихрамывая, а дойдя до большой дороги, повернул к городу, ладонями отряхивая на себе одежду. Луна поднялась выше, прорвалась наконец в чистую высь, выплыв из пыли, а через некоторое время и город замерцал под пыльной пеленой. Парикмахер все шел, хромая. Вскоре он услышал шум машин, и в пыли за его спиной, разрастаясь, замерцали отсветы фар; тогда он сошел с дороги, снова припал к земле среди бурьяна и переждал, пока машины проедут. Машина Маклендона ехала теперь позади. В ней сидели четверо, и на подножке никого не было.
Они проехали; пыль поглотила их; и отсветы и звуки замерли. Пыль, поднятая ими, еще немного повисела, но вскоре вековечный прах вновь поглотил и ее. Парикмахер выбрался опять на дорогу и, прихрамывая, побрел к городу.
Одеваясь к ужину вечером в ту субботу, она почувствовала, что от ее тела пышет огнем лихорадки. Руки дрожали, не попадая крючками в петли, глаза тоже были какие-то лихорадочные, а волосы спутывались и, потрескивая, рвались под расческой. Она еще одевалась, когда к ней зашли подруги и сидели, пока она облачалась в самое тонкое из своего белья, надевала тончайшие чулки и новое полупрозрачное платье.
— Думаешь, ты уже в силах выйти из дому? — спрашивали подруги, и в их глазах, тоже веселых, мелькали темные проблески. — Когда пройдет время и ты оправишься от шока, обязательно расскажешь нам, что произошло. Что он говорил, что делал — все-все.
По дороге к площади, в широколиственной тьме под деревьями, она вдруг глубоко задышала, как пловец, готовящийся нырнуть, и постепенно дрожь стихла; они шли вчетвером, подруги шли медленно — из-за ужасной жары и чтобы выказать Минни заботу. Но когда до площади оставалось совсем чуть-чуть, она снова начала дрожать, шла высоко вскинув голову, с опущенными и стиснутыми в кулаки руками, и голоса подруг обволакивали ее своими переливами, такими же лихорадочными, как проблески в их глазах.
Они вышли на площадь: подруги по бокам, она в центре, такая хрупкая в своем впервые надетом платье. Дрожала все сильней. И двигалась все медленнее и медленнее, как дети едят мороженое, шла с высоко вскинутой головой, глаза горели весельем на вымученном знамени лица, мимо гостиницы, мимо коммивояжеров, сидевших без пиджаков в выставленных прямо на тротуар креслах, и каждый на нее оглядывался: «Вон она, видишь? Вон та, в розовом, посредине». — «Вон та? А с нигером что сделали? Его что —?» — «Конечно. С ним все в порядке». — «В порядке, говоришь?» — «Конечно. Чуток попутешествовать поехал». Потом аптекарский магазин, и даже молодые парни, которые слонялись у входа, приподнимали шляпы и неотрывно следили за движениями ее ног и бедер, пока она проходила мимо.
ebooksa