— Понятно, — сказал Макколлем. На следователя он больше не смотрел. Следователь даже не был уверен, что он смотрит на полицейского, хотя и разговаривает с ним: — Хотите зайти к Бадди? У него сейчас врач.
— Постойте, — вмешался следователь. — Мне очень жаль, что с вашим братом случилось несчастье, но я…
Старик полицейский взглянул на него, нахмурив седые косматые брови, и в его вежливом, но слегка раздраженном взгляде следователь уловил что-то общее с первым беглым взглядом Макколлема. Следователь был отнюдь не глуп и понимал уже, что дела здесь обстоят не совсем так, как он ожидал. Но он несколько лет прослужил в Управлении чрезвычайной помощи, имея дело почти исключительно с деревенскими, а потому все еще был убежден, что прекрасно их знает. И теперь, глядя на старого полицейского, он подумал:
— Мне надо успеть на ночной поезд в Джексон, — сказал он. — Билеты уже заказаны. Предъявите ордер, и мы…
— Пойдемте, — сказал старик. — Времени у нас вдоволь.
И следователь пошел за ним — ничего другого ему не оставалось, — кипя и негодуя, пытаясь за эти несколько шагов по передней овладеть собой, чтобы овладеть ходом событий; понимая, что ответственность за ход событий лежит на нем и, если их отъезд вместе с арестованными должен быть ускорен, ускорить его может только он, а не старый полицейский. Да, он не ошибся. Дряхлый слуга закона был не только по сути одним из них: стоило ему переступить порог этого дома, и в нем сразу же пробудилась врожденная, исконная расхлябанность и безответственность. Следователь прошел за ним через переднюю прямо в спальню; там он огляделся не только с изумлением, но и с каким-то страхом. Комната была большая, с голым некрашеным полом, и, не считая кровати, вся обстановка состояла из пары стульев и еще какой-то старомодной вещи. Однако следователю показалось, что комната битком набита людьми, такими же громадными, как человек, который их встретил, — даже стены вот-вот не выдержат, раздадутся. Причем люди эти вовсе не были крупными, рослыми, и дело было не в их энергии или избытке жизненных сил, потому что они не издавали ни звука и только смотрели на него, безмолвно повернув к нему лица, отмеченные печатью родства: худой, почти тщедушный старик лет семидесяти, чуть повыше других; второй старик, тоже седой, но в остальном — копия того, кто их встретил у входа; третий — примерно ровесник того, кто их встретил, но с более болезненным лицом и трагическим, мрачным, диковатым выражением таких же карих глаз; два совершенно неразличимых синеглазых паренька, и, наконец, синеглазый человек на кровати, над которым склонился врач — обыкновенный городской врач в опрятном городском костюме, — и все эти люди молча повернулись, чтобы посмотреть на них с полицейским, когда они вошли в комнату. А он, увидев за спиной у доктора разрезанную штанину человека, лежащего на кровати, голую окровавленную, искромсанную ногу, почувствовал дурноту и замер в дверях под этими спокойными, твердыми взглядами. Полицейский тем временем подошел к человеку, который лежал на кровати и курил глиняную трубку; рядом с ним на столике стояла старинная оплетенная бутыль, в каких дед следователя держал виски.
— Да, Бадди, — сказал полицейский. — Плохо дело.
— Сам виноват, черт бы меня подрал, — сказал человек на кровати. — Сколько раз меня Стюарт предупреждал насчет этой рамы.
— Верно, — подтвердил второй старик.
Остальные по-прежнему молчали. Они все так же спокойно, упорно глядели на следователя, пока полицейский, полуобернувшись, не сказал:
— Это — мистер Пирсон из Джексона. У него ордер на арест ребят.
Тогда человек на кровати спросил:
— За что?
— Да все из-за воинской повинности, Бадди.
— Мы сейчас не воюем, — сказал человек на кровати.
— Верно, — подтвердил полицейский, — да вот закон этот новый[8]. Не встали на учет.
— Что вы хотите с ними делать?
— Ордер на арест, Бадди. По всей форме.
— Значит, тюрьма?
— Ордер на арест, — повторил старый полицейский.