«Команды». Увлекательные истории о клубах и сборных, заставивших говорить о себе весь мир

* * *

Можно подумать, что главной гордостью Франтишека Хваловски остаются матчи с итальянской «Брешией» в полуфинале Кубка Интертото или переполненный стадион в Блшанах, когда в гости к «Хмелу» приезжала пражская «Спарта», но это не так.

«Совсем недавно я показывал внуку записи игр весны 2004-го. После первой части сезона «Хмел» был совсем плох, одержав всего две победы в 16 играх, и боролся за выживание. Но той весной у них вновь появлялся этот огонь в глазах, каждый матч был как Большой взрыв, они сражались и побеждали, и оставались в Первой лиге еще на сезон. Великолепные воспоминания».

К сожалению, воспоминания – это все, что осталось от самого маленького клуба Европы.

«Бенфика» – зеркало португальской политики

Оставалось еще несколько часов до игры, но тысячи болельщиков уже собирались у бронзовой статуи Эйсебио, неподалеку от входа в «Эштадиу да Луш». Здесь были люди со всей страны: от Дору на севере до Алгарви на юге, были фанаты, прилетевшие с Азорских островов, а также любители футбола со всего мира: от французской Тулузы до канадского Торонто.

Проиграв со счетом 0:1 в Мюнхене в первом четвертьфинальном матче Лиги чемпионов сезона 2015/16, «Бенфика» по-прежнему сохраняла шансы на выход в полуфинал, даже с учетом того, что ей противостояла грозная «Бавария» Пепа Гвардиолы. «Орлы» уже делали камбэки в том сезоне, когда после неудачного начала года новый тренер Руи Витория сумел переломить ход чемпионата и возглавить турнирную таблицу, лидируя за пять туров до окончания португальского первенства. На прошлой неделе «Бенфика» пропустила гол уже на второй минуте игры, но сумела собраться, не доставив немецким болельщикам удовольствия наблюдать за разгромом португальских гостей.

Фанаты возбужденно переговаривались у статуи. «Я верю в них», – сказал один из них. «Они отличная команда, все это знают, но их возможно победить», – сказал другой. Мужчина в футболке с перечеркнутым портретом Белы Гуттманна поклялся, что «Бенфика» встретится в финале с мадридским «Реалом». Еще один болельщик убежденно говорил, что португальцы были «ограблены» в первом круге, потому что судья был из «Полякии» – он имел в виду Польшу, а у этой страны до сих пор не залечены травмы после ее вовлечения во Вторую мировую войну. Почему польский судья должен был потворствовать «Баварии», если Германия вторглась в Польшу в 1939-м, осталось неизвестным, поскольку выдвинувший эту смелую теорию фанат уже отошел.

Еще в январе 2015-го, когда в 22-м туре чемпионата страны «Бенфика» принимала «Порту», на гигантском экране «Эштадиу да Луш» начало воспроизводиться видео, декларирующее великое прошлое клуба и оставляющее в сердцах болельщиков место для надежд на славное будущее. Если бы клубы находились на политической арене, подобные кадры можно было бы назвать бессовестной пропагандой, но это был футбольный стадион, а как еще лучше мотивировать собственных болельщиков, если не напомнить им о достижениях любимой команды! Правда, в домашнем четвертьфинале Лиги чемпионов фанаты «красных» не нуждались в дополнительной мотивации, заглушая своим пением объявление состава соперников и замолкнув ненадолго лишь при звуках знаменитого гимна соревнования.

«Бавария» начала с высокого прессинга, но в первые же минуты игры у обеих команд были шансы забить. К середине первого тайма немцы перешли на излюбленное их тренером дразнящее соперника владение мячом, но на 26-й минуте «Орлы» забили свой первый мяч в этой игре, когда Хименес удачно выпрыгнул после навеса Элизеу. Уже через несколько минут Рауль вновь мог отличиться, но плохо обработал мяч, а Нойер спокойно контролировал ситуацию.

* * *

В 1965-м в апрельском выпуске журнала «O Tempo e o Modo» антрополог Жозе Кутилейро, ставший позже дипломатом, опубликовал эссе под названием «Суперпортугальцы: заметки о «Бенфике», в котором пытался разобраться, как устроен лиссабонский клуб и в чем причина его недавнего успеха. Особенный его интерес вызывал «Lar do Jogador» («Дом игроков») – общежитие, в котором некоторые из футболистов клуба жили постоянно, а другие оставались на несколько дней в неделю.

«Игроки забираются клубом из своей привычной среды и поселяются здесь, сосуществуя общей коммуной. Женатые прибывают сюда в четверг после тренировки и живут здесь до воскресенья, когда после матча им разрешено отправляться домой, однако и в то время, пока они находятся в своих семьях, им запрещено, например, ходить ночью в кино. Неженатые находятся в Доме постоянно, проживая в общих комнатах без центрального отопления и с мебелью, как во второсортном мотеле. Здесь они должны обедать и ужинать, а до 10 вечера обязаны оказаться в постели».

Кутилейро не скрывал своего отвращения к подобной политике клуба. Слово «сегрегация» было неоднократно использовано в эссе, подчеркивая для читателей отношение «Бенфики» к своим игрокам как дискриминацию отдельно взятой группы людей, будто они были индейцами в США в XIX веке или даже животными в зоопарке. Подобное исследование представляло огромный интерес для любого антрополога, но автор постоянно выражал свое несогласие с методами лиссабонцев, нарушая главный принцип любого исследователя/наблюдателя: оставаться беспристрастным. Кутилейро не сдерживал эмоций, описывая неизбежные сложности, которые возникали в закрытом мирке футболистов «Бенфики»:

«В этом сообществе молодых мужчин, отделенных от остального мира, существует множество проблем. Аномально непростые условия жизни и тренировок, жесткий режим, постоянный стресс после еженедельных матчей, несоответствие между статусом звезды с мировой известностью и реальным социальным положением с легкостью превращают любого человека в невротика».

Вся система взаимоотношений между клубом и его игроками казалась антропологу бесчеловечной не только из-за ее результатов, но и благодаря ее конструкции. Футболисты контролировались даже во время сна, не говоря уже о еде, путешествиях и личной жизни. Они, по словам Кутилейро, «были лишены минимума одиночества, необходимого для определенной степени спокойствия».

Тренер обращался к игрокам на «ты» («tu» вместо «você»), они же должны были называть его «сеньор» – вовсе не в том значении, в котором нынешние футболисты называют своих наставников «мистер». «Lar do Jogador» в эссе антрополога напоминает тоталитарное государство, и это сравнение вовсе не кажется приуменьшением: по его словам, однажды тренер «Бенфики» приехал в общежитие в 9 вечера, расстроенный из-за личных проблем, и отправил всех спать за час до того, как этого требовали строгие правила. «И они это сделали, – констатирует Кутилейро, – они были во власти капризов их начальства». Ровно как это и происходит в тоталитарном государстве.

Примером жестокого деспотизма, с помощью которого управлялась «Бенфика», может послужить рассказанная антропологом история игрока Феликса, который, по словам Кутилейро, обещал стать «одним из лучших центральных полузащитников в португальском футболе». Футболист попросил руководство о повышении зарплаты после прибавления в семье, но клуб отказал ему. Позже, когда игрок громко выразил свое недовольство, «Бенфика» наказала его, отстранив от матчей на неопределенный срок, но не позволив ему перейти в другую команду – соответствующий пункт был специально прописан в контрактах футболистов. Долгое время без игровой практики сказалось на физической форме игрока, который в итоге завершил карьеру после недолгого скитания по низшим дивизионам Португалии. 

* * *

«Бенфика», описанная Кутилейро, была зеркалом бедного, относительно отсталого и закрытого португальского общества в тот период. Еще в XIX веке страна, государственный строй которой считался одним из самых либеральных в Европе, должна была бы процветать, наслаждаясь преимуществами конституционной монархии. Но этому режиму не суждено было укорениться на благодатной пиренейской земле. Лишь малая часть населения реально участвовала в политической жизни государства, тогда как абсолютное большинство португальцев слепо поддерживали все, что говорилось им свыше. Они, в большинстве своем, проживали в сельской местности, за пределами городских стен была повсеместная безграмотность, а для демократизации общества нет более страшного врага, чем покорные массы людей, которыми легко управлять любым проходимцам, в том числе местным вельможам и священникам. В результате Португалия пришла к ситуации, когда значительная часть населения страны, которую в высших кругах называли «овцами», загонялась на избирательные участки, поддерживая «правильных» кандидатов, и это море голосов топило любые попытки городского населения продвинуть более либеральные политические партии. Парламент и правительство, «избираемые» таким образом, никогда не рассматривались как законные представители воли народа. Это были, по сути, детища махинаций политиков, проживавших в нескольких самых богатых кварталах Лиссабона.

Проблемы начались, когда городское население начало стремительно расти, превысив сельское население, после чего голоса «овец» потеряли количественное преимущество, помимо постоянного высмеивания их в либеральных кругах. В 1906-м король Португалии попытался найти выход из ситуации, временно распустив парламент и поставив у власти всеобщего любимца, Жоао Франко, который не принадлежал ни к одной из двух постоянно чередующихся у власти партий. Эксперимент оказался относительно удачным, поскольку уже через четыре года двухпартийная система прекратила свое существование, когда обе партии распались на несколько враждующих группировок, но ни одна из них при этом не удовлетворяла требованиям радикальной части городского населения, которое начало активную борьбу за власть. В стране воцарился хаос, сам король был убит республиканскими террористами, а монархия была упразднена в результате государственного переворота.

Трудности управления страной, в которой по-прежнему существовало разделение между «городскими» – радикальными, антирелигиозными, правыми – и «сельскими» – консервативными, малограмотными, глубоко верующими – с исчезновением монархии никуда не пропали. Молодая республика просто придумала другой способ борьбы с враждой между двумя основными классами: управление страной осуществлялось с помощью террористической диктатуры. Такой режим тоже долго продержаться не смог, так что в 1928-м Антонио де Оливейра Салазар предложил альтернативное решение, и его детище продержалось до 1974 года: вполне солидный срок для политического режима. Португалия перешла на консервативную католическую диктатуру, которая успешно справлялась с любыми радикальными всплесками меньшинства. Салазар, выросший в маленькой бедной деревне и получивший строгое религиозное воспитание, с помощью армии подчинил себе все государственные департаменты, сделав Португалию тоталитарной закрытой страной. В 1932-м он сделал себя премьер-министром, затем разработал конституцию, которая запретила политические партии, и установил цензуру с политической полицией. Президент номинально имел право назначать и смещать премьер-министра, но дела в Португалии обстояли так, что сам Салазар выбирал, кому быть президентом, а об ограничении его собственной власти не было и речи.

Страна быстро стала закрытой, поскольку премьер-министр заботливо оградил ее от «волнений и революций», которые раскачивали Европу. Таким образом, Португалия осталась без иностранных инвестиций, португальские производители получили монополию на свои товары, а политические дебаты были признаны вредными и понапрасну тревожащими население страны. Все это позволило диктатору стать политическим долгожителем, поскольку умер он лишь в 1970-м.