– Это заметно. – Гуров отошел от окна. – Выходит, война, о которой говорила нам твоя мадам Бордо, уже началась…
– Насчет войны ты, полагаю, прав. Мы сами с тобой только что были в эпицентре боевых действий. На самой передовой, можно сказать. – Крячко прошел к следующему телу.
Молодой парень лет двадцати со средней длины светлыми волосами, облаченный в спортивное трико и футболку с символикой баскетбольного клуба «Сан-Антонио», был убит выстрелом в голову. Он лежал на боку, двумя руками сжимая «стечкин». На правой руке, чуть выше запястья, красовался вытатуированный крест, обвитый колючей проволокой. Татуировка была цветной, а значит, «набивали» ее не на зоне, а в обычном салоне, обнаружить который в Москве можно было едва ли не на каждом углу. Широко распахнутые голубые глаза парня уставились в пустоту.
Гуров склонился над четвертым телом, ноги которого скрывались под перевернутым диваном. Из-под кожаного подлокотника тянулась свежая струйка крови. В отличие от остальных жертв, по-восточному раскосые глаза смуглолицего бойца были закрытыми. И при нем не было оружия. Полковник медленно опустил пистолет дулом вниз, и в эту самую секунду веки смуглолицего дрогнули. Он негромко застонал и попытался пошевелиться.
– Один еще живой, Стас.
Гуров присел на корточки и двумя пальцами коснулся шеи подручного Бушмана. Пульс был ровный и насыщенный. Открыв глаза, боец сфокусировал взгляд на сыщике, в глазах на мгновение мелькнул страх, а рука машинально стала шарить по полу в поисках оружия.
– Мы из уголовного розыска, – коротко сообщил Гуров.
Его слова не особо успокоили смуглолицего. Но рука шарить по полу перестала. Мужчина перевел взгляд с Гурова на подошедшего Крячко и едва слышно произнес:
– Нога… Моя нога… Я ранен. Мне нужна помощь. Врач…
Гуров ухватился за спинку дивана и поставил его на ножки. Правое колено лежащего на полу мужчины было раздроблено и кровоточило. Пуля угодила в самую чашечку. Лев снял с себя рубашку, резким движением разорвал ее пополам и наложил раненому импровизированный жгут. Кровотечение заметно уменьшилось.
– Жить будешь, – подбодрил бойца Станислав. – Считай, что тебе повезло. Можно сказать, в рубашке родился. Остальные-то…
– Что с остальными? – Мужчина попытался приподняться на локтях, но не смог. – Что с Бушманом?
– Мертв твой Бушман, – равнодушно сообщил Крячко. – Был авторитет – и не стало. Остальные тоже мертвы. Все до единого. Кроме тебя… Говорю же, свезло тебе, приятель. А если ты еще и откровенно поведаешь нам, кто были те люди на черных внедорожниках, свезет еще больше. Оружия при тебе нет, стрелял ли ты в кого-то на поражение, мы не видели. То есть фактически ты – чистый. Но… – Он выдержал многозначительную паузу. – Все можно развернуть и по-другому. Например, повесить на тебя все эти трупы… А это уже совсем иной расклад. Как считаешь, приятель?
– Мне нужно в больницу. – Смуглолицый сглотнул и на несколько секунд вновь прикрыл глаза. – Вы поможете мне?
– Разумеется. Но сначала информация.
– Я истекаю кровью…
– Ничего с тобой не будет. – Стас присел рядом с раненым. – Одним стаканом крови меньше, одним больше – невелика разница. Тебе о другом надо сейчас думать. Хочешь выжить – начинай каяться. Имя? Фамилия?
– Я подгоню машину, – сказал Гуров и, все так же прихрамывая на левую ногу, вышел из комнаты. Осколки стекла захрустели под подошвами его ботинок.
– Аслан, – на выдохе произнес мужчина.
– На твоем месте я бы воздержался от оскорблений, – недовольно нахмурился Крячко. – Хочешь жить или хочешь сдохнуть?