— Выходит, что так. Только не три убийства, а пять, — поправила Пелагия. — Ведь первое и последнее были двойными. При внимательном разбирательстве на подозрении остается один только Владимир Львович. Вспомните еще и то, что в ночь убийства Поджио инспектор был совсем один, Мурад Джураев напился пьян и бродил по кабакам, а секретарь Спасенный пытался урезонить буяна. Уж не сам ли Бубенцов и подпоил своего слугу, зная, к чему это приведет?
Монахиня развела руками:
— Вот и всё, чем мы располагаем. При обычных обстоятельствах этого было бы достаточно для ареста по подозрению, но Владимир Львович — случай особенный. Если Матвей Бенционович даже и выпишет постановление, боюсь, что полицмейстер не послушается. Скажет, мало оснований. Для него ведь Бубенцов — и царь, и бог. Нет, ничего у нас с арестом не выйдет.
— А это не твоя печаль, — уверенно молвил Митрофаний. — Ты свое дело исполнила. Лежи теперь, набирайся сил. Я велю, чтоб не тревожили тебя, а понадобится что — дерни вот за этот бархатный шнурок. Вмиг келейник прибежит и всё исполнит.
Владыка тут же показал, как дергать за шнурок, и в самом деле через секунду в дверную щель просунулась постная жидкобородая физиономия в камилавке.
— Потапий, вели-ка послать за Матвеем Бердичевским. И живо, на легкой ноге.
Матвей Бенционович очень волновался.
Не из-за полицмейстера — тот был как шелковый. То есть поначалу, когда увидел постановление об аресте, побледнел и весь, до самой кромки волос, покрылся испариной, но когда Бердичевский разъяснил ему, что после провала зытяцкого дела карта синодального инспектора так или иначе бита, Феликс Станиславович окреп духом и взялся за дело с исключительной распорядительностью.
Беспокойство товарища прокурора было вызвано не сомнениями в лояльности полиции, а высокой ответственностью поручения и, еще более того, некоторой зыбкостью улик. Собственно, улик как таковых почти и не было — одни подозрительные обстоятельства, на которых настоящего обвинения не выстроишь. Ну, был Бубенцов там-то и там-то, ну, мог совершить то-то и то-то, так что с того? Хороший защитник от этих предположений камня на камне не оставит. Тут требовалась большая предварительная работа, и Матвей Бенционович не был уверен, что справится. На минуту даже подумалось с завистью о дознателях былых времен. То-то спокойное у них житье было. Хватай подозрительного, вешай на дыбу, и признается сам как миленький. Конечно, Бердичевский, будучи человеком передовым и цивилизованным, подумал про дыбу не всерьез, но без признания самого обвиняемого тут было не обойтись, а не таков Владимир Львович Бубенцов, чтобы самому на себя показывать. Все надежды Бердичевский возлагал на допрос инспекторовых приспешников, Спасенного и Черкеса. Поработать с каждым по отдельности — глядишь, и выявятся какие-нибудь несоответствия, зацепочки, кончики. Чтоб потянуть за такой кончик да размотать весь клубок.
Вот бы попытка к бегству или того паче — сопротивление аресту, размечтался Матвей Бенционович, когда уже ехали на задержание.
На всякий случай — как-никак арест убийцы — подготовили операцию по всей форме. Лагранж собрал три десятка городовых и стражников, велел смазать револьверы и самолично проверил, все ли помнят, как стрелять.
Прежде чем выехать, полицмейстер нарисовал на бумажке целый план.
— Вот этот кружок, Матвей Бенционович, площадь. Пунктир — это ограда, за которой двор «Великокняжеской». Большой квадрат — сама гостиница, маленький — «генеральский» флигель. Бубенцов у себя, мои уже проверили. Половину людей расположу по периметру площади, остальным велю затаиться за оградой. Внутрь войдем только мы с вами и еще два-три человечка…
— Нет, — перебил его Бердичевский. — Во двор войду я один. Если нагрянем такой оравой, увидят через окно и, не дай Бог, запрутся, уничтожат улики. А я очень надеюсь обнаружить там что-нибудь полезное. Войду тихонько, как бы с визитом. Приглашу Бубенцова для беседы — ну хоть бы к губернатору. А как выйдем во двор, тут его, голубчика, и заарестуем. Если же у меня возникнут затруднения, я вам крикну, чтоб выручали.
— Зачем же вам горло натруждать? — укоризненно покачал головой совершенно прирученный Лагранж. — Вот вам мой свисточек. Дунете, и я тут же предстану перед вами как лист перед травой-с.
На самом деле, помимо деловых соображений, были у Матвея Бенционовича еще и личные основания для того, чтобы взять Бубенцова собственноручно. Очень уж хотелось поквитаться с подлым петербуржцем за памятный щелчок по носу. С предвкушением, недостойным христианина, но оттого не менее сладостным, представлялось, как исказится и побелеет надменная бубенцовская физиономия, когда он, Бердичевский, этак небрежно скажет:
— Извольте-ка заложить руки за спину. Я объявляю вас арестованным.
Или, еще лучше, светским тоном:
— Знаете, сударь, а ведь вы арестованы. Вот какая неприятность.
И все же, когда в одиночестве пересекал двор, стало не по себе. Стиснулось в животе и горло пересохло.
ebooksa