– Убери от меня свои вонючие лапы, – завизжал ребенок, отбиваясь от него руками и ногами.
Внезапно мужчина вскрикнул и отвесил девочке оплеуху, от чего ее голова мотнулась на шее, как у тряпичной куклы.
– Ах ты паршивка! Кусаться вздумала…
Картинка замерла и уменьшилась, на первый план опять выдвинулась безликая стандартная иконка. По щекам женщины катились слезы.
– Пока с вашей дочерью все в порядке, но не заставляйте меня отдавать другие распоряжения, – вновь произнес прежний мужской голос, но без прежней обходительности. Теперь он звучал холодно и отстраненно.
– Хорошо, – еле слышно произнесла она. – Я попробую снова.
– Пробуйте, Алена Петровна. И, пожалуйста, не пытайтесь больше применять к охраннику ваши штучки, он вас все равно не слышит. Лучше направьте силы на дело.
Экран погас, завершая сеанс связи. Вновь оказавшись в тишине палаты, наедине с больной, пленница села на край кресла и повела плечами, сбрасывая накинутый кардиган. Посидела некоторое время, словно собираясь с силами, а затем выпрямила спину и глубоко вздохнула. На выдохе она начала напевать тихую неуловимую мелодию без слов. Песнь постепенно набирала глубину и мощь, женщина покачивалась в такт, а затем откинула голову и развела полные руки, будто пытаясь обнять всю комнату.
Внезапно ее пальцы скрючились, словно их свела судорога. А затем аккуратно подстриженные ногти заострились и почернели, вытягиваясь, костенея, превращаясь в птичьи когти. Кожа по всей длине рук взбугрилась, и вспарывая ее, наружу устремились перья, полупрозрачные, как льдинки, острые даже на вид. Они удлинялись и уплотнялись на глазах, пока не заслонили собой кожу и не окрасились в цвет свежевыпавшего снега.
Ее уже не совсем человеческая фигура начала светиться, сначала еле заметно, потом сильнее и сильнее, пульсируя в едином ритме с нарастающим темпом Песни. Совсем скоро вместо певицы остался лишь силуэт, слепящий ярче солнца в летний полдень. Когда мелодия достигла своей кульминации, на спине у сияющего существа во всю ширину комнаты распахнулись два огромных лучезарных крыла.
Аппаратура, к которой была подключена больная, словно сошла с ума. Все приборы беспорядочно мигали огоньками, как новогодняя гирлянда, и издавали противный настойчивый писк. Лишь одна небольшая черная коробочка, сиротливо пристроенная с самого края, не разделяла общего безумия. До недавнего времени она вовсе не подавала признаков жизни, но при первых же звуках Песни – словно пробудилась от спячки. На фронтальной панели зажегся красный индикатор, похожий на глаз циклопа. Прибор тихо зажужжал, довольно заурчал, как сытый зверь. Мигнув, лампочка поменяла цвет с красного на оранжевый.
Когда Песнь затихла, а сияние померкло, Алена Петровна вновь стала самой собой и без сил откинулась на спинку кресла. Теперь лицо ее бороздили глубокие морщины, а прежде пышное тело словно уменьшилось, иссохло, утонуло в свободной одежде, внезапно ставшей на несколько размеров больше.
На кресле в беспамятстве полулежала старуха.
Из журнала наблюдений за полукрылыми
Известный дапэн-ниао:?
Внешний вид: когда окрыляется, оперение красное с золотым переливом (говорили на спецкурсе)
Мифология: гигантский китайский феникс, который является только в мирные времена и в преддверии великих перемен. Способен издать любой звук, существующий на свете. Символизирует людей, достигших совершенства в каком-то деле, и сами шедевры, сотворенные их руками.
Особая способность: безусловная удача во всех начинаниях, может подправить обстоятельства в свою пользу, а также передать частичку удачи другому.
Глава, в которой поезд мерно покачивается и убаюкивает
Когда Титовы прибыли на вокзал, уже темнело. Поздний вечер плавно переходил в раннюю ночь, на перроне зажглись фонари. Школьников было заметно издалека, галдящая группа привлекала внимание других пассажиров. Кто-то настороженно обходил их и, выдохнув с облегчением, двигался дальше. Кто-то протягивал билет проводнику, стоящему у дверей четвертого вагона, и при этом неодобрительно косился на возбужденных подростков.