Найди то, не знаю что
Петр Дивин проснулся от энергичного присутствия. В его небольшой комнатке помещались кровать, стол-стул, пара составленных железных шкафчиков. Для крутых плеч Ильи места уже не оставалось, но он втиснулся и, нависая над столом, нарезал нечто в полумраке, периодически смахивая со лба слепую лампочку. Петр обычно просыпался от малейшего скрипа детской кроватки в соседней комнате, а сейчас открыл глаза от мясного с дымком запаха. Вот как они, оказывается, лошадей уводили – на мягких цыпочках.
– Домашний колбасы полкруга осталось, земляк завез, – Илья враз повернулся на шорох. Вот-вот именно так они и воровали. – Чай сам заваришь? Кипяток я принес. У бригадира интересный чаек с чабрецом забрал.
Знает Петр этих бригадиров с разноцветными коготками – бригадефурия контролировала независимого Илью через опеку над его бездомным товарищем.
– Завтрак заводского аристократа, – Петр кивнул на стол. Рубиновый чай в стеклянной банке с притопленным заварочным перегноем и плавающими на поверхности седыми травяными иголочками. Кольца колбасы с хрумкими кусочками янтарного копченого сала в розовом теле. Илья шутку не поддержал. Сидел серьезный. Он утром прокрался так рано, чтобы друг не улизнул снова один, понял Петр. Он так и в туалет со мной пойдет.
– У тебя, наверное, работы сегодня много, – подначил Петр.
– Нет, – коротко обрезал кузнец, размещая на хлебном ломте внутри ладони сочные кругляши. – Я сегодня выходной.
– Поедем в Поленово, – лучше снять все вопросы сразу. – Это километров сто от Москвы.
– А что там? – Илья сразу размяк.
– Музей художника Поленова. Вернее, не музей, а целое хозяйство – хутор по-вашему. Там нас что-то дожидается в теплом месте.
Смахнув крошки, расправил на столе мятый клочок:
– Тут написано: «Этот художник рисовал Иисуса Христа в его музее под башней в чем-то, сделанном для сверхтепла». Передняя часть листа оторвана, но догадаться можно.
– Подожди, – кузнец рассматривал записку на просвет. – в его музее, значит в музее Христа?
– Да нет! Если упомянут художник, значит, нам нужна мемориальная усадьба.
Осенние холмы мягкими волнами качали скоростное шоссе. Мохнатые ели сумрачно, а раскрасневшиеся сосны с восторгом смотрели на сбрасывающих покровы лиственных. Рдели рябинки, круглее становились купы ив. Березы под последним седьмым дырчатым лимонным покрывалом оказывались не плачущими красавицами, а узловатыми придорожными татями в струпьях на белесых телесах.
Когда свернули с трассы в сторону Поленова, уткнулись в золотое великолепие. Только ельник позволял выдохнуть восторг, ополоснуть глаз сырым полумраком, чтобы снова врываться в сияние дальних березовых полос и голубиного неба над фиолетовыми далями.
Илья притормозил на обочине и начал снимать видео: «Сыну пошлю». На вертикальном песчаном откосе таяли в синеве силуэты деревьев. Через них слоились тончайшие облака.
– А у вас как осенью?
– У нас… По́лки – сплошное рыжье. Ну, посадки-лесопо́лки. Лес еще зеленый, но под ним все в кровь красное, а поля – желтые до самого неба. А здесь мягче все как-то, нежнее, – цыган Илья в распахнутой лазоревой рубашке под кургузой лаковой курточкой и плетеной шляпе на затылке стоял на заплетающем землю буром пыльном ковре. – Да, я не был давно дома осенью. Все на новогодние еду или летом, когда у сына каникулы.
К усадьбе Поленово приехали рано, на просторной стоянке открытия музея ожидали еще три автомобиля. Гелендвагена среди них нет, отметил Петр, уверенный, что и Илья высматривал знакомую машину.
ebooksa