— Приохотишься…
И приохотился…
Как-то, по большой еще воде, тянули мы плот в Игарку. Воз тяжелый попался, еле-еле шли.
А тут на-ка: у самого плота уток-мартышек целый выводок прямо на воду сел. Лететь не летят и плыть не плывут. Сидят, лапочками в воде перебирают, головки кунают да на нас поглядывают. Будто нас провожать подрядились. Веселые такие уточки…
Тут кто-то и подскажи Серому:
— Эй, мол, ты, стрелок премированный. А ну, дай-ка по ним дуплетом. Может, на жаркое спроворишь?
Серый вышел с ружьем. Зарядил, прицелился. И только прицелился — уточки поднялись и влет. Серый вскинул стволы и двух мартышек насмерть сразил.
Уточек этих мы подобрать не успели. Закрутило их под плоты. А подобрали бы — тоже прибыль не велика. Летом, по жаре, у нас эти мартышки тощие, незавиднее воробья.
Да ведь тут не в прибыли дело. Тут беда в том, что человек другой раз как тигр: до первой крови мухи не обидит, а уж как отведал — зверь зверем становится.
Вот так и Серый наш. То в руки не брал свое наградное ружье. А тут точно кто его подменил: как с вахты — патронташ на пояс, ружье на плечо, а сам на корму. Ходит, шагает, смотрит пристально. Все ищет, кому бы смерть послать. Чайка летит — в чайку бьет. Утка — утку в расход. Куличок на бревне присядет отдохнуть — он куличка приговорит.
У меня каюта как раз на корме. И так не сладко: у нас правый вал чуток постукивал. Бывало, вертишься-вертишься с боку на бок. У стариков, известно, сон какой. Только приловчишься, задремлешь, а тут на тебе — Серый на промысел вышел. Бах да бах — только и слышно. Двенадцатый калибр — он, как пушка, бьет.
Другой раз не выдержишь, натянешь сапоги, выйдешь к нему.
— Кончал бы ты, Серый, свою охоту. Дал бы людям поспать, все равно без толку.
— А вы, — говорит, — спите. Я не против. А мне руку набивать нужно. Я, — говорит, — к осени значок за отличную стрельбу желаю получить.
— Значок-то, — говорю я, — ты получишь. Это как пить дать. Только прежде чем значок-то получить, ты гору живности без пользы переведешь. Одних птенцов желторотых сколько осиротишь. Тебе, — спрашиваю, — по ночам голодные птенцы не снятся?
— Нет, — говорит, — не снятся. Я, Федор Степанович, по ночам крепко сплю. Это вам, — говорит, — не спится, а у меня сон нормальный.
И с этими словами вскидывает ружье и влет поражает речную скопу. И то сказать — метко бить приучился. Без промаха, можно считать.
Упала птица, забила крыльями по воде, распласталась и замерла… Хищница, конечно… Ну — красавица. Это ж наш орел енисейский. Без нее-то, без скопы, скучно станет на плесах…
Вот так… И сколько бы птичьих душ загубил наш стрелок — этого я вам сказать не сумею. Да вышел тут такой случай, что он совсем от охоты отвадился и с ружьем расстался. А вышло так.
Пришли мы на Нижнюю Тунгуску. Там по плану-приказу значилось, что ждет нас караван сверху: шесть малых баржонок с графитом. По плану-то они нас ждали, а вышло так, что и нам еще ждать пришлось. Воды ли маловато было в верховьях, или с тягой там не заладилось, или просто диспетчер напутал… Ну, да это теперь дело прошлое. Да и речь не о том. Так и так пришлось нам становиться под правый берег на якорь.
ebooksa