– Когда как, – сказала я.
– Ну, на три доллара.
– О, на три доллара точно.
Они все замолчали. Майор посмотрел на своего адъютанта.
– Hombre, – сказал он, – тридцать шесть песет в день. Прилично. – А затем обратился ко мне: – Ну, здесь много работы, и мы все нужны. Но Америка, наверное, такая красивая. Я бы все равно хотел ее увидеть.
Когда подходят к концу холодные сырые дни ожидания, «Чикоте» – подходящее место, чтобы найти компанию, беседу и новые слухи о наступлении. Когда-то «Чикоте» был баром, куда элегантные мадридские юноши приходили выпить несколько коктейлей перед ужином. Теперь он похож на землянку на Гран-Виа, широкой богатой улице, где взрывы слышны, даже когда на самом деле вокруг тишина. «Чикоте» находится далеко не в безопасном месте, но каждый день здесь так многолюдно, что с удовольствием вспоминаешь метро в пять часов вечера, Таймс-сквер и Центральный вокзал Нью-Йорка.
Наша компания сидела в «Чикоте» и размышляла, что пить – безвкусный херес или джин, который, честно говоря, легко мог отправить человека на тот свет. Одна из нас, англичанка, похожая на маленького добродушного мальчика, работала шофером скорой помощи при военном госпитале. Один из мужчин, немец, писал для испанской газеты, а сейчас говорил о политике на беглом французском. Здесь были и два американских солдата: оба удивительно забавные, такие юные – и гораздо более храбрые и беззаботные, чем обычно бывают люди. В воздухе висел удушливый дым от черного табака, стоял страшный гвалт; солдаты за другими столиками орали друг другу последние новости; неукротимые девицы с крашеными волосами и на удивительно высоких каблуках махали руками и улыбались; люди заходили через подпертую мешками с песком дверь, смотрели по сторонам, и если не находили никого знакомого или ничего привлекательного, снова выходили прочь. Посреди этого людского гула можно было найти в себе достаточно одиночества и тишины, чтобы подумать об Испании, о войне и о людях.
Разве можно будет когда-нибудь описать, как это было на самом деле? Все, что получится передать: «Случилось то, случилось это, а он сделал это, а она сделала то». Но эти слова ничего не расскажут о том, как выглядит земля по дороге в Гвадарраму, эта ровная коричневая земля, где у русел высохших ручьев растут оливковые деревья и колючие дубы, а на горизонте изгибаются прекрасные горы. И ничего эти слова не скажут о Санчесе и Аусино, и о других, об этих спокойных молодых офицерах, которые когда-то были фотографами, врачами, банковскими служащими или студентами юридического факультета – а теперь приводят в форму и тренируют своих бойцов, чтобы однажды те смогли стать не солдатами, а гражданами. И нет времени написать о той школе, где дети лепили маленькие домики из глины, делали кукол из картона, учились читать стихи и пропускали занятия только из-за самых страшных обстрелов. А как же все остальное и все остальные? Как мне объяснить, что на войне можно чувствовать себя в безопасности, когда знаешь, что вокруг тебя – хорошие люди?
Третья зима
В Барселоне стояла идеальная погода для бомбежек. Кафе вдоль бульваров Рамблы были переполнены. Пить было почти нечего: лишь сладкая шипучая отрава, которую называли оранжадом, и жуткая жидкость, предположительно херес. Еды, конечно, не было никакой. Все гуляли, наслаждаясь прохладным послеполуденным солнцем. За последние два часа не появилось ни одного бомбардировщика.
Цветочные киоски, встречавшиеся по дороге, смотрелись ярко и красиво.
– Все цветы проданы, сеньоры. Скупили для похорон погибших во время бомбардировки в одиннадцать часов; несчастные души.
Вчера весь день было ясно и холодно, и так, вероятно, будет и дальше.
– Какая прекрасная погода, – сказала одна женщина. Она стояла, закутавшись в шаль, и глядела на небо. – И ночи такие же ясные, как и дни. Катастрофа, – сказала она и вместе с мужем пошла в сторону кафе.
Было холодно, но, правда, красиво, и все постоянно слушали, не раздастся ли сирена, и когда мы видели бомбардировщики, они были похожи на крошечные серебряные пули, летящие в вышине, разрезая небеса.
Темнеет внезапно, в Барселоне не разрешается зажигать фонари, и ночью в старом городе ходить небезопасно.
«Глупо было бы так умереть, – подумала я, – упасть в воронку от бомбы, в такую, как та, которую я видела вчера; она вела прямо в канализацию. Чем ни занимайся на войне, это выглядит странным. Вот с чего я сейчас пробираюсь по окрестностям после наступления темноты, ищу плотника, чтобы заказать рамку для рисунка друга?»
Я нашла дом Эрнандеса на глухой улице и держала зажигалку над головой, чтобы осветить путь, пока шла по коридору и лестнице, затем постучала в дверь. Старая госпожа Эрнандес открыла и пригласила войти. Добро пожаловать, ее дом – мой дом.
– Как вы? – спросила я.
ebooksa