— Все ли в порядке? — продолжал беседу государь император. — Как касса взаимопомощи поживает? Общие собрания?
— Все благополучно, — отрапортовал Хвостиков.
— В партию еще не записался? — спросил император.
— Никак нет.
— Ну а все-таки сочувствуешь ведь? — осведомился государь император и при этом улыбнулся так, что у Хвостикова по спине прошел мороз, градусов на пять.
— Отвечай не заикаясь, к-каналья, — посоветовал сзади голос.
— Я немножко, — ответил Хвостиков, — самую малость...
— Ага, малость. А скажи, пожалуйста, дорогой Хвостиков, чей это портрет у тебя на грудях?
— Это... Это до некоторой степени т. Каменев, — ответил Хвостиков и прикрыл Каменева ладошкой.
— Тэк-с, — сказал государь император. — Очень приятно. Но вот что: багажные веревки у вас есть?
— Как же, — ответил Хвостиков, чувствуя холод в желудке.
— Так вот: взять этого сукина сына и повесить его на багажной веревке на тормозе, — распорядился государь император.
— За что же, товарищ император? — спросил Хвостиков, и в голове у него все перевернулось кверху ногами.
— А вот за это самое, — бодро ответил государь император, — за профсоюз, за «Вставай, проклятьем заклейменный», за кассу взаимопомощи, за «Весь мир насилья мы разроем», за портрет, за «до основанья, а затем»... и за тому подобное прочее. Взять его!
— У меня жена и малые детки, ваше товарищество, — ответил Хвостиков.
— Об детках и о жене не беспокойся, — успокоил его государь император. — И жену повесим, и деток. Чувствует мое сердце, и по твоей физиономии я вижу, что детки у тебя — пионеры. Ведь пионеры?
— Пи... — ответил Хвостиков, как телефонная трубка.
Затем десять рук схватили Хвостикова.
— Спасите! — закричал Хвостиков, как зарезанный.
И проснулся.