Вслед за «Дьяволиадой» появились «Роковые яйца».
Рукописей и корректур «Роковых яиц» не сохранилось, в архиве библиотеки им. В. И. Ленина существует лишь текст повести (Ф. 562. К. 1. Ед. хр. 12), составленный из машинописи и оттиска из «Недр», с датой, проставленной автором: «1924, октябрь».
П. Н. Зайцев, секретарь редакции «Недр», вспоминал, как после отказа редакции напечатать роман «Белая гвардия» (из-за идеологической направленности, не устроившей «Недра») ему пришло в голову спросить, нет ли у Булгакова «чего-нибудь другого готового, что мы могли бы напечатать в «Недрах»?
Чуть подумав, он ответил:
— Есть у меня почти готовая повесть... фантастическая...»
Речь шла о «Роковых яйцах». Зайцев рассказывает: «Прочитав повесть, я передал рукопись В. В. Вересаеву <...> Вересаев пришел в полный восторг от прочитанного». Повесть была принята для напечатания в следующем же номере альманаха.
«“Роковые яйца” поссорили меня, — продолжает Зайцев, — с А. К. Воронским, редактором “Красной нови”. Он не мог мне простить, что из-под самого его носа выхватили интересную повесть»[247].
«Роковые яйца» вышли в свет в феврале 1925 года, а в мае журнал «Красная панорама» (в номерах 19–22 и 24-м) публиковал журнальный, сокращенный вариант повести, до № 22 под названием «Луч жизни».
В июле 1925 года Булгаков дарил друзьям сборник повестей и рассказов «Дьяволиада», а ранней осенью уже читал в «Известиях» статью Л. Авербаха, который, минуя рассуждения о художественной ценности книги, прямо обращался к цензурным органам, обвиняя их в бездействии и идеологическом просчете: «...неужели Булгаковы будут и дальше находить наши приветливые издательства и встречать благосклонность Главлита?»[248] Б. Леонтьев, секретарь издательства «Недра», обеспокоенно писал автору: «...поднялся какой-то бум в сферах по поводу книги «Дьяволиада». <...> Эту книгу сейчас у нас конфискуют»[249]. Возможно, «бум в сферах» был связан с приведенным выступлением Авербаха, пользовавшегося поддержкой Сталина. Предположение поддерживается последовавшим вскоре специальным «Письмом в редакцию», в котором Авербах стремится отмежеваться от обращений к Главлиту. Сообщив «в противовес некоторым либеральничающим товарищам», что он «сторонник хорошей и нужной работы Главлита», Авербах тем не менее доводит до сведения общественности, «что обращения к Главлиту мне не принадлежат»[250]. Вероятно, зная о произошедшей конфискации «Дьяволиады»[251], Авербах не хотел, чтобы в нем видели виновника репрессивных санкций цензуры.
30 января 1926 года был даже заключен договор с Камерным театром — на пьесу по сюжету «Роковых яиц». Но дальнейшее «похолодание» общественной атмосферы, конфискация сборника, куда вошла и эта повесть, идеологическая борьба, разыгравшаяся вокруг «Дней Турбиных» и «Зойкиной квартиры», — все это сделало выполнение договора невозможным.
В отличие от «Дьяволиады», вторая повесть Булгакова была встречена с большим вниманием, она обсуждалась как в «закрытых», частных письмах профессиональных писателей, так и на страницах широкой печати. Любопытно при этом отметить, что литераторами (за исключением В. Шкловского) повесть оценивалась весьма высоко, в печати же голоса критиков разделились.
Горький в письме к М. Л. Слонимскому от 8 мая 1925 года писал: «Булгаков очень понравился мне, очень, но он сделал конец рассказа плохо. Поход пресмыкающихся на Москву не использован, а подумайте, какая это чудовищно интересная картина!»[252]
А в письме к М. Ф. Андреевой советовал: «Прочитай... рассказ Булгакова «Роковые яйца», это тебя рассмешит. Остроумная вещь!»[253] Высокие художественные достоинства повести отмечали В. Вересаев, А. Белый, С. Н. Сергеев-Ценский, а также М. Волошин, писавший 25 марта 1925 года Н. С. Ангарскому: «Спасибо за VI книгу «Недр» и за Ваши издания. <...> Рассказ М. Булгакова очень талантлив и запоминается во всех деталях сразу»[254].
Напротив, резко саркастически откликнулся на новую вещь Булгакова В. Шкловский.
«Как пишет Михаил Булгаков.
Он берет вещь старого писателя, не изменяя ее строения и переменяя ее тему. <...> Он — способный малый, похищающий «Пищу богов» для малых дел. Успех Михаила Булгакова — успех вовремя приведенной цитаты»[255], — формулировал В. Шкловский, отказывая писателю в самостоятельности видения мира, «не замечая» твердой и рискованной позиции подвергающегося нападкам со всех сторон «попутчика».
Острая социальность повести Булгакова привела к тому, что вокруг «Роковых яиц» развернулись критические сражения. Отзывы, яркие, резкие, дающие порой удивительно глубокие интерпретации творчества писателя, свидетельствуют о точности «попадания» нового произведения Булгакова в болевые проблемы литературно-общественного процесса середины 1920-х годов.
«Центральная вещь шестой книги («Недр». —
Высоко оценивал повесть и рецензент, скрывшийся за инициалами Ю. С. (Ю. Соболев. —
«Утопичность» фабулы не только в том, что в ней говорится о некоем профессоре Персикове, открывшем загадочный «красный луч», не только в этом явном гротеске, но и в самом рисунке Москвы 1928 года, в которой профессор Персиков вновь получает «квартиру в шесть комнат» и ощущает весь свой быт таким, каким он был... до Октября.