Пьер. Экая дура! О чем она воет? (
Пленный русский солдат подкрадывается к костру и, воровски оглядываясь, начинает жарить кусок лошадиного мяса.
Французский конвоир (
Дальний топот конницы, свист, выстрелы. Крики: «Les cosaques!»
(
Пленный русский солдат. Казаки, казаки, Петр Кириллыч! Казаки. (
Пьер, простирая руки, плачет. Темно.
Сцена XXVIII[122]
Дом Болконских в Москве. Та же комната, что во второй сцене. Следы разгрома. Вечер. Свеча. Наташа в трауре сидит в темном углу. Марья идет в трауре навстречу входящему Пьеру.
Марья. Да. Вот как мы с вами встречаемся. Я так была рада, узнав о вашем спасении. Это было единственное радостное известие, которое мы получили с давнего времени.
Пьер. Да, какая судьба!
Марья. Вы не узнаете разве? Наташа.
Пьер. Не может...
Марья. Она приехала гостить ко мне. Ей нужно видеть доктора. Ее насильно отослали со мной.
Пьер. Да, да, так, так... Так он смягчился, успокоился. Он так всеми силами души всегда искал: быть вполне хорошим, что он не мог бояться смерти. Так он смягчился? Какое счастье, что он свиделся с вами.
Наташа. Да, это было счастье. (
Марья. Скажите, вы не знали еще о кончине графини, вашей жены, когда остались в Москве?
Пьер. Нет. Мы не были примерные супруги. Но смерть эта меня страшно поразила. Когда два человека ссорятся, всегда оба виноваты. Мне очень жаль ее...
Марья. Да, вот вы опять холостяк и жених. (
Пьер. Ни разу. Никогда. Всегда всем кажется, что быть в плену — значит быть в гостях у Наполеона. Я не только не видал его, но и не слыхал о нем. Я был в гораздо худшем обществе.