Том 2. Роковые яйца. Повести, рассказы, фельетоны, очерки 1924–1925 гг.

22
18
20
22
24
26
28
30
Михаил Афанасьевич Булгаков Том 2. Роковые яйца. Повести, рассказы, фельетоны, очерки 1924–1925 гг.

В настоящем Собрании сочинений представлены все художественные произведения Михаила Булгакова, созданные им на протяжении 20 лет литературной работы (романы, повести, рассказы, драматические произведения, фельетоны и очерки), а также эпистолярное наследие писателя.

Второй том составили повести, рассказы, фельетоны и очерки, написанные автором в период с марта 1924 г. по март 1925 г.

ru
Максим Ростиславский FictionBook Editor Release 2.6.7 January 01, 2023 0114A7E7-3016-46F8-8D3F-9D4991F1BC0F 1.2

v 1.1 — вычитка, проверка орфографии, генеральная уборка, проверка иллюстраций (MrMansur, 2015)

v 1.2 — коррекция орфографии (Максим Ростиславский, 2023)

Михаил Булгаков. Собрание сочинений в десяти томах. Том 2. Роковые яйца Голос Москва 1995 5-7117-0306-4 (т. 2), 5-7117-0304-8 Булгаков М. А. Собрание сочинений в 10 томах. Т. 2. Роковые яйца. Повести, рассказы, фельетоны, очерки 1924–1925 гг. — М.: Голос, 1995. — 384 с.ISBN 5-7117-0306-4 (т. 2)ISBN 5-7117-0304-8УДК 882ББК 84(2Рос-Рус)6Б 90Редакционный советАлешкин П. Ф. — председатель, Коновко А. В., Кузьмин Г. М., Меньков А. Т., Савченко В. В., Тимофеев В. В., Фомин И. Р., Фомина Л. Р.Художник Расторгуев Г.Д.© Составление. Петелин В. В., 1995© Оформление. Издательство «Голос», 1995Редактор С. Фрольцова.Художественный редактор В. Савченко.Технический редактор Я. Александрова.Корректоры В. Сеславинская, М. Поляева.Лицензия на издательскую деятельность ЛР № 040020 от 6.07.91Сдано в набор 07.02.95. Подписано в печать 03.04.95. Формат 84х108 1/32.Бумага офсетная № 1. Печать высокая. Гарнитура «Таймс».Усл. печ. л. 20,16. Тираж 20000 экэ. Заказ № 1357.Издательство «Голос»: 113184, г. Москва, ул. Пятницкая, д. 52, стр. 1.Оригинал-макет изготовлен ТОО «Компания ДЛШ»,113184, г. Москва, ул. Новокузнецкая, д. 24, кор. 2, тел. 233-03-38.Отпечатано на издательско-полиграфическом предприятии «Правда Севера»,163002, г. Архангельск, пр. Новгородский, 32.

Михаил Булгаков. Собрание сочинений в десяти томах. Том 2. Роковые яйца. Повести, рассказы, фельетоны, очерки 1924–1925 гг.

Виктор Петелин. Год перемен и надежд

Кажется, все потихоньку налаживалось в жизни Михаила Булгакова, ничто не предвещало никаких особых неприятностей. Есть дело, за которое он получал деньги на «хлеб», есть возможность ночами работать над любимыми произведениями о недавно пережитом, есть любимые книги, которыми можно наслаждаться опять же по ночам, когда в квартире все угомонятся. Да и многое из написанного опубликовано. Что еще нужно человеку, который решительно посвятил себя художественному творчеству? Есть, наконец, круг литературных знакомств, в котором не чувствуешь себя одиноко в «чужом» городе. Да и Любовь Евгеньевна Белозерская так быстро вошла в круг его интересов и друзей, что стала просто необходимой ему помощницей и другом. И нет в этом ничего удивительного: прекрасная рассказчица, много повидавшая на своем молодом веку, она стала неотъемлемой частью того круга друзей и знакомых, который образовался к тому времени около Булгакова.

Правда, появились симптомы той болезни, которая так терзала его во Владикавказе: то и дело стали появляться статьи разносные, вульгарные, с какими-то непристойными хулиганскими выходками против серьезных больших писателей, но все это казалось каким-то мальчишеским удальством полуграмотных «деятелей» от литературы и искусства. К тому же хулиганствующим критикам давали отпор солидные и уважаемые писатели, так что здесь-то, в Москве, все будет по-другому, чем в провинциальном Владикавказе. Подлинное в жизни и в литературе сумеет постоять за себя. Но Михаил Булгаков ошибся: то, что произошло во Владикавказе, повторилось и в Москве, и Петрограде, только в еще больших масштабах и с более драматическим финалом...

В марте 1969 года в журнале «Огонек» была опубликована моя статья «М. А. Булгаков и “Дни Турбиных”». Вскоре после этого в редакцию журнала «Молодая гвардия», где я работал, позвонила Любовь Евгеньевна Белозерская и пригласила приехать на Большую Пироговскую: именно здесь, вспомнилось мне, на Большой Пироговской, она прожила вместе с Михаилом Афанасьевичем несколько лет конца 20-х и начала 30-х годов. Пожалуй, это были его самые плодотворные творческие годы. Естественно, что через какое-то время я уже звонил Белозерской. Дверь открыла пожилая женщина, которая с первых же слов вызывала какую-то необъяснимую симпатию. Следы былой красоты и женского обаяния, как сказали бы романисты, все еще были заметны в облике Любови Евгеньевны.

Долго просидел я у нее. Любовь Евгеньевна о многом вспоминала, но меня очень интересовал тогда вопрос, как они познакомились в начале 20-х годов, как молодой Булгаков выглядел, как одевался, что запомнилось ей в литературном быте и нравах того времени...

— Впервые я увидела Булгакова на вечере, который устроила группа писателей-«сменовеховцев», недавно вернувшихся из Берлина. В пышном особняке в Денежном переулке выступали Юрий Слезкин, Дмитрий Стонов, мой муж Василевский (Не-Буква)... Среди выступавших был и Михаил Булгаков, который очень много и плодотворно сотрудничал с газетой «Накануне», выходившей, как вы, конечно, знаете, в Берлине, но широко распространенной в России. Слушая выступления Слезкина, я не переставала удивляться: неужели это тот самый петербургско-петроградский любимец, об успехах которого у женщин ходили легенды? Ладный, темноволосый, с живыми черными глазами, с родинкой на щеке на погибель дамским сердцам... Вот только рот неприятный, жесткий, чуть лягушачий, что ли. Вы, может, читали его нашумевший роман «Ольга Орг»?

— Да, читал, но, увы, совсем недавно, после того, как прочитал статью Булгакова о творчестве Юрия Слезкина, там очень хорошо говорится об этом романе.

— А интересно, что же там говорится? Я совершенно не помню содержания этой статьи, хотя и знаю, конечно, что они были очень дружны.

— Приблизительно я могу передать содержание этой статьи, к сожалению, мало известной даже специалистам. Статья называется «Юрий Слезкин (Силуэт)», опубликованная в берлинском журнале «Сполохи» в 1922 году, в декабрьском, двенадцатом номере. И начинается она очень по-булгаковски: точно и резко определяет он свою тему и свое отношение к предмету статьи. Какое место отвести Слезкину на литературном Олимпе наших дней? На какую полку поставить разнокалиберные тома и томики «Помещика Галдина», «Ольгу Орг», «Господина в цилиндре», «Ветер»? — спрашивает он. Казнь египетская всех русских писателей — бесчисленные критики и рецензенты глянули на Ю. Слезкина, почти без исключений, светло и благосклонно. Он сразу заинтересовал, многим сразу понравился. Булгаков дает яркую и точную творческую характеристику своему собрату по перу, своему старшему товарищу...

— А как же все-таки он относится к «Ольге Орг»? Ведь этот роман много раз переиздавался, начиная с пятнадцатого года, и, если память мне не изменяет, по этому произведению был поставлен фильм «Опаленные крылья». Балерина Коралли играла главную роль. Все рыдали... — вспоминала Любовь Евгеньевна.

— Как раз к фильму-то отношение у Булгакова несколько ироничное. Да, говорил он, Юрий Слезкин — словесный киномастер, стремительный и скупой. У него, как и в кино, быстро летят картины, словно вспыхивают и тотчас же гаснут, уступая свое место другим. Как в кино ценен каждый метр ленты, его не истратят даром, так и он не истратит даром ни одной страницы. Жестоко ошибется тот, кто подумает, что это плохо. Быть может, ни у одного из русских беллетристов нашего времени нет такой выраженной способности обращаться со словом бережно. Юрий Слезкин неизменно скуп и сжат. На его страницах можно найти все, кроме воды. И это очень нравится Булгакову, нравится то, что Слезкин скупо роняет описания, не размазывает нудных страниц. В этом он видит выигрыш художника. Там, где другой не развернул бы и половины своей панорамы, Слезкин открывает всю ее целиком. Вот почему у него обильные происшествия не лезут друг на друга, увязая в болотной тине словоизвержения, а стройной чередой бегут, меняясь и искрясь. Как в ленте кино, складной ленте. Недаром по выходе «Ольги Орг», вспоминает Михаил Афанасьевич, как раз этот роман пронырливые киношники выпотрошили для экрана. Так и написал, это я запомнил... Лучше бы было, если б Слезкин сам написал сценарий... И вы знаете, Любовь Евгеньевна, все, что Булгаков говорил в этой статье о Слезкине, можно отнести и к самому Булгакову.

— Да, вы правы. Видимо, общность каких-то задач и целей чисто художественных и сблизила их в свое время. Булгаков, как и Юрий Слезкин, был таким же выдумщиком и фантазером. Он всегда любил повторять, что жизнь куда хитрее на выдумки самого хитрого выдумщика. Вся задача лишь в том, чтобы ее оправдать. Исполнил это — хороший фабулист, нет — неудачный выдумщик... Так вот, я и увидела их рядом на том памятном вечере. Я читала Михаила Булгакова в «Накануне», там ведь и мой муж работал, читала его «Записки на манжетах» и фельетоны. Нельзя было не обратить внимания на необыкновенно свежий язык его, мастерство диалога и на такой его неназойливый юмор. Мне нравилось все, что принадлежало его перу. Вы не помните, в каком фельетоне он мирно беседует со своей женой и речь заходит о голубях? «Голуби — тоже сволочь порядочная», — говорит он.

Нет, я не помнил. Потом только, перелистывая сборник фельетонов, я обнаружил эту фразу в фельетоне «День нашей жизни», опубликованном действительно в «Накануне» («Литературное приложение», 2 сентября 1923 г.).

— Прямо эпически-гоголевская фраза, — продолжала Любовь Евгеньевна. — Сразу чувствуется, что в жизни что-то не заладилось... После вечера нас познакомили. Передо мной стоял человек лет тридцати — тридцати двух, волосы светлые, гладко причесанные на косой пробор. Глаза голубые, черты лица неправильные, ноздри глубоко вырезаны, когда говорит, морщит лоб. Но лицо в общем привлекательное, лицо больших возможностей. Я долго мучилась, прежде чем сообразила, на кого же он походил. И вдруг осенило — на Шаляпина! А вот одет он был далеко не по-шаляпински... Какая-то глухая черная толстовка без пояса, этакой «распашонкой», была на нем. Я не привыкла к такому мужскому силуэту. Он показался мне комичным слегка, так же, как и лакированные ботинки с ярко-желтым верхом, которые я сразу окрестила «цыплячьими». Только потом, когда мы познакомились поближе, он сказал мне не без горечи: «Если бы нарядная и надушенная дама знала, с каким трудом достались мне эти ботинки, она бы не смеялась...» Тогда я и поняла, что он обидчив и легко раним. На этом же вечере он подсел к роялю и стал напевать какой-то итальянский романс и наигрывать вальс из «Фауста»... Было это где-то в начале января. Москва только что отпраздновала встречу Нового года, 1924-го... Второй раз я встретилась с ним случайно, на улице, уже слегка пригревало солнце, но все еще морозило. Он шел и улыбался. Заметив меня, остановился. Разговорились. Он попросил мой новый адрес и стал часто заходить к моим родственникам Тарновским, где я временно остановилась на житье (как раз в это время я расходилась с моим первым мужем). Глава этой замечательной семьи Евгений Никитич Тарновский, по-домашнему — Дей, был кладезем знаний. Он мог процитировать Вольтера в подлиннике, мог сказать танку, стихотворение в три строки на японском языке. Но он никогда не поучал и ничего не навязывал. Он просто по-настоящему много знал, и этого было достаточно для его непререкаемого авторитета... Стоило Булгакову и Тарновскому один раз поговорить, и завязалась крепкая дружба. Дей, как и все мы, полностью подпал под обаяние Булгакова...

А вскоре и началась наша совместная жизнь с Михаилом Афанасьевичем. На первых порах нас приютила его сестра, Надежда Афанасьевна Земская, она была директором школы и жила на антресолях здания бывшей гимназии. Получился «терем-теремок», где жили: она сама, муж ее, Андрей Михайлович Земский, их маленькая дочь Оля, его сестра Катя и сестра Надежды Афанасьевны Вера. Ждали приезда из Киева младшей сестры Елены Булгаковой. А тут еще появились мы... И знаете, как-то все хорошо устраивалось. Было трудно, но и весело... Потом мы переехали в покосившийся флигелек во дворе дома № 9 по Чистому переулку, раньше он назывался Обухов. Дом свой мы прозвали «голубятней», но этой голубятне повезло: здесь написана пьеса «Дни Турбиных», повести «Роковые яйца» и «Собачье сердце» (кстати, посвященное мне). Но все это будет несколько позже, а пока Михаил Афанасьевич работает фельетонистом в газете «Гудок», он берет мой маленький чемодан по прозванию «щенок» (мы любим прозвища) и уходит в редакцию. Домой в «щенке» он приносит письма частных лиц и рабкоров. Часто вечером мы их читаем вслух и отбираем наиболее интересные для фельетона...

Любовь Евгеньевна показывала книги М. А. Булгакова, подаренные ей с нежными надписями. Показывала «книги» в единственном экземпляре, в которых много было забавного и шутливого: рисунки, эпиграммы, дружеские шаржи.