Елена. Ну побрякушки адъютантские, смазлив, как херувим. И голос. И больше ничего.
Шервинский. Так я и знал! Что за несчастье! Все твердят одно и то же: Шервинский — адъютант, Шервинский — певец, то, другое... А что у Шервинского есть душа, этого никто не замечает. И живет Шервинский как бездомная собака, и не к кому Шервинскому на грудь голову склонить.
Елена (
Шервинский. Она не длинная. Это меццо-сопрано. Елена Васильевна, ей-богу, ничего подобного я ей не говорил и не скажу. Нехорошо с вашей стороны, Лена, как нехорошо с твоей стороны, Лена.
Елена. Я вам не Лена!
Шервинский. Ну, нехорошо с твоей стороны, Елена Васильевна. Вообще у вас нет никакого чувства ко мне.
Елена. К несчастью, вы мне очень нравитесь.
Шервинский. Ага! Нравлюсь. А мужа своего вы не любите.
Елена. Нет, люблю.
Шервинский. Лена, не лги. У женщины, которая любит мужа, не такие глаза. Я видал женские глаза. В них все видно.
Елена. Ну да, вы опытны, конечно.
Шервинский. Как он уехал?!
Елена. И вы бы так сделали.
Шервинский. Я? Никогда! Это позорно. Сознайтесь, что вы его не любите!
Елена. Ну, хорошо: не люблю и не уважаю. Не уважаю. Довольны? Но из этого ничего не следует. Уберите руки.
Шервинский. А зачем вы тогда поцеловались со мной?
Елена. Лжешь ты! Никогда я с тобой не целовалась. Лгун с аксельбантами!
Шервинский. Я лгу?.. А у рояля? Я пел «Бога всесильного»... и мы были одни. И даже скажу когда — восьмого ноября. Мы были одни, и ты поцеловала в губы.
Елена. Я тебя за голос поцеловала. Потому что голос у тебя замечательный. И больше ничего.
Шервинский. Ничего?