«Где-то я уже слыхал это?.. Ах, ну конечно, со священником всласть натолковался. Вот подошли друг к другу — прелесть».
— Убедительно советую, поменьше читайте Апокалипсис... Повторяю, вам вредно... Честь имею кланяться. Завтра в шесть часов, пожалуйста. Анюта, выпусти, пожалуйста...
Однажды вечером Шервинский вдохновенно поднял руку и молвил:
— Ну-с? Здорово? И когда стали их поднимать, оказалось, что на папахах у них красные звезды...
Открыв рты, Шервинского слушали все, даже Анюта прислонилась к дверям.
— Какие такие звезды? — мрачнейшим образом расспрашивал Мышлаевский.
— Маленькие, как кокарды, пятиконечные. На всех папахах. А в середине серп и молоточек. Прут, как саранча, из-за Днепра... так и лезут. Первую дивизию Петлюрину побили, к чертям.
— Да откуда это известно? — подозрительно спросил Мышлаевский.
— Очень хорошо известно, если уже есть раненые в госпиталях в Городе.
— Алеша, — вскричал Николка, — ты знаешь, красные идут! Сейчас, говорят, бои идут под Бобровицами.
Турбин первоначально перекосил злобно лицо и сказал с шипением:
— Так и надо. Так ему, сукину сыну, мрази, и надо. — Потом остановился и тоже рот открыл. — Позвольте... это еще, может быть, так, утки... небольшая банда...
— Утки? — радостно спросил Шервинский. Он развернул «Весть» и маникюренным ногтем отметил:
«На Бобровицком направлении наши части доблестным ударом отбросили красных».
— Ну, тогда действительно гроб... Раз такое сообщено, значит, красные Бобровицы взяли.
— Определенно, — подтвердил Мышлаевский.
Эполеты на черном полотне. Старая кушетка.
— Ну-с, Юленька, — молвил Турбин и вынул из заднего кармана револьвер Мышлаевского, взятый напрокат на один вечер, — скажи, будь добра, в каких ты отношениях с Михаилом Семеновичем Шполянским?
Юлия попятилась, наткнулась на стол, абажур звякнул... дзинь... В первый раз лицо Юлии стало неподдельно бледным.
— Алексей... Алексей... что ты делаешь?