Том 4. Белая гвардия. Роман, пьесы.

Елена. А как же ходят слухи, что будто бы положение катастрофическое. Говорят, что немцы оставляют нас на произвол судьбы.

Шервинский. Да ничего подобного. Не верьте никаким слухам.

Елена. Что ж, вам виднее.

Шервинский (после паузы). Итак, стало быть, Владимир Робертович уехал, а вы остались?

Елена. Как видите.

Шервинский. Так-с...

Елена (после паузы). Как ваш голос?

Шервинский. Миа... Миа... мама... мама... миа... В бесподобном голосе... Кхе... кхе... мама... Ехал к вам на извозчике, казалось, что голос немножко сел, а сюда приехал — оказывается, в голосе. Ми!

Голоса Мышлаевского и Николки: «Шервинский! “Демона”!»

Идите сюда!

Голос Николки: «Мы сейчас».

Елена. Ноты захватили с собой?

Шервинский. Как же-с.

Елена. Ну идите, проаккомпанирую.

Шервинский. Вы чистой воды богиня. (Целует руку.)

Елена. Отстаньте. Единственно, что в вас есть хорошего, — это голос, и прямое ваше назначение — это оперная карьера.

Шервинский. Мм... да... Кхе... Ми... Кое-какой материал есть. Вы знаете, Елена Васильевна, я однажды пел в Жмеринке «Эпиталаму». Там вверху «фа», как вы знаете, а я взял вместо него «ля» и держал девять тактов.

Елена. Сколько?

Шервинский. Восемь тактов держал. Не верите? Как хотите. У нас тогда рядом в отряде служила сестрой милосердия графиня Гендрикова. Так она влюбилась в меня после этого «ля».

Елена смеется.